Человек работает годами среди миллионных аудиторий. У него своя история, история первого эстрадника СССР. И вот тут — удивительно скверное явление. Человек не встречает со стороны нашей театроведческой мысли того отношения, которое им заслужено… Нас надо бить за высокомерное отношение к «малым формам». Нас надо бить за самое слово «малоформист». Искусство, дорогое искусство коротких ударов, искусство типа искусства Домье, — не может так именоваться.
Смирнов-Сокольский должен быть приглашен в Теасекцию ЛИЯ ЛОКА, во Всероскомдрам, для того чтобы можно было заслушать первый доклад: «Искусство политической эстрады. Опыт двадцати лет работы». Надо собрать тексты этого товарища, подлинно заслуженного, и сосредоточенным анализом их влить в нашу работу новую порцию опыта. Надо использовать его методологию эстрадной работы, помогая ему марксистским изучением материала. (В с. Вишневский, Артист-политработник. — «Рабочий и театр», 1932, № 3).
1932, сентябрь. Участвует в дискуссии о слове на эстраде, развернувшейся на страницах московской периодики:
«…Отрадно было прочитать в одном из номеров «Советского искусства» (в письме драматурга Равича и др.) о том, что необходимо изучать творчество мастеров советской эстрады. А в следующем номере этой же газеты была помещена статья тов. Березарка, противопоставляющая «другим работникам так называемого разговорного жанра, не умеющим по-настоящему работать над словом», художественных чтецов, «несущих на эстраду высококачественный материал, большую работу над словом».
Но уместно ли такое противопоставление? Ювелир и кузнец — профессии обе нужные, но сравнивать их между собой нельзя. Такой мастер художественного чтения, как покойный Закушняк, — конечно, ювелир. Я же на эстраде — кузнец. Но никто не сможет сказать, что кузнецы менее нужны, чем ювелиры. У меня, конечно, нет той филигранной отделки слова, какая была у Закушняка. И вполне естественно, что у меня «какое-то растрепанное слово», что у меня «речь не всегда художественно разработана» (из той же статьи Березарка).
Искусство того жанра, в котором я выступаю, — искусство не чтеца, а оратора, и учиться я должен не у чтецов, а у ораторов, не у Закушняка и не у Давыдова, а у политических деятелей.
Закушняк работал над мопассановской «Пышкой» больше трех лет. Такой роскоши не может позволить себе разговорник-фельетонист, работник наиболее злободневного и оперативного из всех эстрадных жанров. Конечно, и в эстрадном фельетоне требуется огромная работа над словом. Нужно к тому же помнить, что Закушняку приходилось работать как интерпретатору чужих произведений. Мне же приходится еще работать и как автору, так как я исполняю только свои произведения…» (Ник. Смирнов-Сокольский, Прошу слова… — Журнал «Рабис», 1932, № 25.)
1933, 2 февраля. Из распоряжения (за № 14) по Центральному управлению Государственного объединения музыки, эстрады и цирка (ГОМЭЦ), отмечающего, по согласованию с ЦК Союза работников искусств, «за достижение высококачественных показателей, за проявление инициативы и особо полезную деятельность» лучших производственников — ведущих артистов «конвейера» ГОМЭЦ:
«…Николай Павлович Смирнов-Сокольский. Учитывая громадные заслуги тов. Смирнова-Сокольского, первого советского эстрадника, в совершенстве владеющего искусством политической и агитационной сатиры, сыгравшего громадную роль в деле развития советской эстрады в целом, — поставить перед соответствующими организациями вопрос о предоставлении ему — многолетнему и ценному работнику государственных мюзик-холлов — звания заслуженного артиста Республики».[38]
1933, июнь. Москва. Сад «Эрмитаж». Выступает с чтением фельетона «Мои мемуары».
«…Снижение качества эстрадной продукции докатилось и до лучшего советского эстрадника Смирнова-Сокольского. Это сильно дает себя чувствовать в последнем его фельетоне «Мои мемуары». Ударяя по мелочам, Смирнов-Сокольский невольно играет на руку обывателю, на которого он меньше всего, разумеется, ориентируется». (Виктор Эрманс, Эстрадная практика. — «Советское искусство», 1933, 8 июня.)
1933, декабрь. Ленинград. Публикует в «Вечерней Красной газете» статью «Неуважаемые граждане» и выступает на эту тему на ленинградской эстрадной конференции.
«…Мы работаем на миллионы и заслуживаем самого пристального внимания. Однако этого внимания нет. Года три назад эстрадой занялся ГОМЭЦ, который пока больше взял, чем дал эстраде. У эстрады до сих пор нет собственного театра, нет площадки, нет просто юридического адреса. И когда при мне начинают речь об эстраде словами: «Вот, мол, эстрада должна…» — я зверею: кто кому должен?
…При отсутствии должного внимания к эстраде, если хотите, уважения к ней, даже такой великий акт, как постановление 23 апреля о ликвидации РАППа, постановление, внесшее по-настоящему живую струю в любую отрасль художественного творчества, на эстраде извращено, как нигде… Линия партии в отношении РАППа была извращена некоторыми руководителями эстрады мнимым раскрепощением фокстрота, аполитичного смеха, безыдейного обывательского зубоскальства… Я не хочу и не собирался оставаться пессимистом до конца. Я верю в победу и расцвет советской революционной эстрады. Я шестнадцать лет дрался не на живот, а на смерть с «лидерами и вождями» так называемого «чистого аполитичного смеха», и я тоже не складываю оружия». (Ник. Смирнов-Сокольский, Неуважаемые граждане. — «Вечерняя Красная газета», 1933, 14 декабря.)
Статья сопровождалась примечанием «От редакции»: «Статья выдающегося мастера эстрадного фельетона при спорности и неправильности отдельных положений своевременно заостряет внимание на вопросах помощи эстраде и борьбе с извращениями эстрадной политики».
«…Живой отклик встретило выступление Смирнова-Сокольского о «неуважаемых гражданах». Выступающие — и эстрадники, и авторы, и работники контрольных организаций — приводят факты, говорящие о недооценке в отдельных случаях эстрады, об недостаточном ее изучении. Но значит ли это, что эстрада «неуважаема», что она «ничего не должна»?… («На эстрадной конференции». — «Вечерняя Красная газета», 1933, 21 декабря.) 1934, апрель — май. Москва. Мюзик-холл. В представлении «Севильский обольститель» (по мотивам Тирсо де Молина — П. Маркова и Н. Горчакова) читает фельетон «Тайная вечеря» (куклы работы Н. и И. Ефимовых).
«…Спасибо Смирнову-Сокольскому, который появляется в конце первого действия и дает возможность отдохнуть от картонных домов, от бегающих огоньков, от скучной липовой Испании. Интермедия Смирнова-Сокольского остроумна, но очень хаотична…» (Евг. Вермонт, Кабалеро на Триумфальной. — «Вечерняя Москва», 1934, 7 апреля.)
«Милому Коле, в смелость и остроту которого я сегодня по-настоящему поверил — чтобы он смелел и смеялся злее и острее, чтобы он не изменял самому себе. С любовью. П. Марков» (автограф на титульном листе машинописного экземпляра пьесы «Севильский обольститель», хранящегося в библиотеке Н. П. Смирнова-Сокольского).
«…Стыдно, живя в одном городе с Мейерхольдом и Станиславским, заманивать московского зрителя, приученного к блестящим работам советского театра, на спектакль однообразный, утомительный, не талантливый.
…Была сделана попытка приковать к испанскому действу Смирнова-Сокольского. Но ему удалось отбиться. Смирнов-Сокольский вышел на сцену, как ему и полагается, в бархатной толстовке с пышным козьма-прутковским бантом на шее.
Сокольский — весьма популярный представитель эстрадного фельетона, но за ним числится грешок. Он всегда острит насчет того, что писатели получают гонорар.
Николай Павлович, писатели всегда получают гонорар. И будут получать до тех пор, пока не отменят деньги. И ничего ужасного здесь нет. Вы ведь тоже, Николай Павлович, получаете гонорар за работу. И мы не острим по этому поводу. Получайте на здоровье, что тут смешного!..» (Холодный философ [Илья Ильф и Евгений Петров], Осатаневший драмкружок. — «Крокодил», 1934, № 11.)
1934, май. Клуб теа-работников. Выступает на диспуте «В мюзик-холльном тупике».
«…Из всего списка ораторов, доказывавших, что Мюзик-холл должен быть «хорошим», мне запомнился один — Смирнов-Сокольский. Он выступал темпераментно. Покаялся даже в том, что был законспирированным автором одной из пьес, способствовавших Мюзик-холлу зайти в тупик. Называлась она — «Бабушкин букет». Но дело не в «Бабушкином букете». Смирнов-Сокольский совершенно правильно отстаивал своеобразную эстрадную доктрину Монроэ:[39] эстрада — эстраднику:
— Мы ни за что, — темпераментно восклицал Смирнов-Сокольский, — не отдадим Мюзик-холла. Это — наш эстрадный театр. И мы будем драться за него». (Эм. Бескин, Большой театр эстрады, — «Вечерняя Москва», 1934, 4 июня.)
