Сквозь сухой треск ломающихся веток, сквозь шум какой-то возни и пыхтение внезапно прорывается и тут же смолкает собачий визг.
Аультину, приостановившись на спуске, быстро оборачивается и видит своего щенка — помесь овчарки с дворнягой, который заскулил лишь потому, что зацепился лохматой шерстью за колючий куст: от самой овчарни незаметно крадется он за хозяином, стараясь не попасться ему на глаза.
Щенок, замерев, смотрит на Аультину и ждет наказания, но мальчик только журит его: Тимау должен оставаться наверху, в овчарне, и вместе с другими собаками охранять стадо — пусть сейчас же возвращается. Ну чего он медлит?
Тимау снова взвизгивает: так запутался в колючках, что и двинуться не может.
— Давай быстрее в овчарню!
Убедившись, что Аультину вовсе не собирается помогать ему, щенок сам пробует выпутаться из беды, пуская в ход зубы и сильные лапы. Наконец освободившись и оставив на кустах клочья шерсти, Тимау ужом увиливает от хозяйского пинка.
Парнишке десять лет, но ему их и не дашь — такой худенький. На маленьком темном, почти оливкового цвета, личике выделяются яркие серо-голубые глаза.
Аультину нравится, что щенок так к нему привязан. Он быстро и ловко спускается с горы. Несмотря на заросли колючего кустарника и скользкую прелую листву под ногами, он ухитряется сохранять равновесие, держа в левой руке над головой дощечку с сыром и творогом в плетеных конусообразных корзинках — из них еще капает сыворотка, а в правой — толстую деревянную палку рогулькой, к которой подвешена пара освежеванных заячьих тушек и небольшой бурдюк с молоком.
2
До берега Аультину добирается перед самым рассветом. Ловцы тунцов готовы к выходу в море: у всех в руках факелы и фонари. Лодки уже отошли от берега: последняя только-только отчалила.
— Наконец ты заявился, Аультину! Что скажет хозяин? Он велел принести сыр, так где сыр?
— Так вот же!
Четыре женщины суетятся на берегу. Размахивая белыми платками и миртовыми ветками, они кричат вслед рыбакам:
— Подождите! Надо еще кое-что прихватить!
Но рыбаки не слушают их, и женщины, рассердившись, берут у Аультину зайцев и бурдюк с молоком, а доску с корзинками снова ставят ему на голову и подталкивают мальчика к воде.
— Беги, Аультину, отнеси это хозяину.
— Давай скорее!
— Держи крепче!
В предрассветном воздухе их голоса кажутся особенно пронзительными.
А вот и хозяин: в сопровождении всадников, размахивающих факелами, он направляется к причалу, где его ждет баркас старшого.
Кони громко бьют копытами по каменистой дорожке, скрытой за песчаной дюной.
Аультину упирается, но женщины толкают его в черную неспокойную воду.
— Держи доску повыше, чтобы сыр не намочить, Аультину! Давай скорее! Догоняй лодки.
Мальчик бредет по воде, то и дело украдкой оглядываясь назад. Хозяина окружают десятка три всадников, да таким плотным кольцом, что его самого и не увидишь. А Аультину так хотелось бы посмотреть на господина, приехавшего издалека. Он живет в Испании, при дворе короля, это вам не управляющий имением Ринальдо Понтедду, который корчит из себя барина, приказывает величать его сеньором и дочиста обирает крестьян. Одно дело, когда этого требует настоящий хозяин: ведь все, что родит земля, которая принадлежит одному ему и никому другому, кроме короля конечно, полагается отдавать владельцу. Хозяин — человек очень могущественный, и Аультину, глядя на его великолепный эскорт, на вооруженных всадников, думает, что ему, наверно, принадлежит не только вся вода в море, но и все живущие в ней рыбы и рыбешки.
Волны бегут ему навстречу и захлестывают его, Аультину становится страшно.
— Минос, Минос, сотвори чудо, помоги мне скорей убежать отсюда! Минос, Минос, ты хвостом помаши, и дьявол не тронет моей души!
Это заклинание должно было бы немедленно перенести его в овчарню, только сейчас оно почему-то не подействовало, как, впрочем, и в других случаях. Но Аультину, твердя его, всегда на что-то надеется. Волны плещут, а лодки уже совсем далеко.
— Что вы наделали, Марианна? Мальчонка же утонет!
— Да нет. Его уже увидели с лодки. Не беспокойтесь, подберут.
В свинцовом море можно различить лишь светлую дощечку с корзинками, а на горизонте, на фоне постепенно бледнеющего неба, вырисовываются ощетинившиеся снастями, грозные, как крепости, рыбачьи баркасы.
3
— У меня там овцы остались одни, высадите меня!
— Высаживайся сам, может, плавать научишься!
— Высадите на берег, мне же за скотиной смотреть надо!
Никто не обращает внимания на мальчишку. Все лодки спешат к месту лова.
Аультину упрашивает, молит. Он хочет поговорить со старшим, объяснить, что, если что-нибудь случится там, в овчарне, отвечать будет тот, кто не выпустил его из лодки.
— Управляющий Понтедду покажет вам! Заставит платить за урон. Эй! Вы поняли? — кричит он в полном отчаянии.
С особой яростью Аультину наскакивает на высокого и толстого мужчину с кудрявыми волосами, которого явно забавляют угрозы мальчонки.
— Ты ругаешься почище извозчика! Чего тебе от меня-то надо?
— Это ты послал меня с сыром в трюм! Это ты виноват, что я не могу вернуться в овчарню.
Мальчишка взбешен. Когда он поставил свои плетенки с сыром и творогом в трюм, кто-то, решив подшутить над ним, захлопнул крышку люка и выпустил его лишь тогда, когда лодка была уже в открытом море.
— Теперь тебе даже вплавь до берега не добраться. Успокойся и не мешай нам работать.
Лодки замкнули круг: между ними в сетях бьются пойманные тунцы. Ни у кого уже нет времени выслушивать слезные мольбы Аультину, у которого в горах остались без присмотра овцы и козы.
Вода кипит, пенится, ходит валами, завихряется воронками. В нарастающем шуме сливаются оклики, приказы, плеск волн о борта.
Один рыбак — он почему-то совершенно ничего не делает — присаживается рядом с Аультину, который все еще сыплет проклятиями и грозит кому-то расправой.
— Ты боишься моря, парень?
— Моря?
Какое там море, он его и не видел! Аультину боится управляющего Понтедду. Случись что-нибудь со скотиной, Понтедду забьет его до смерти. Управляющий Понтедду — чистый зверь, а теперь, чтобы выслужиться перед хозяином, будет зверствовать еще больше.
— Кто скажет ему, что я не виноват, что меня заперли в трюме?
— У вас что, в горах волки водятся?
— Волки? — Интересно, откуда взялся этот тип, разодетый в пух и прах? — У нас в горах волков нет. Зато есть воры! И за скотом нужен глаз. Сейчас у овец вымя раздулось, их доить надо. Раздутое вымя болит.
