Эмма Уайлдс - Влюбленный виконт

Лондон, 1816 год

«Логово Сатаны»

Дело дошло до старомодной дуэли, дуэли без пистолетов и без шпаг. «Это моя вина, черт побери», — сказал самому себе Люк Доде, виконт Олти, потому что в последнее время он стал более беспечным и беспокойным, чем всегда, и в отношениях с женщинами, и в отношениях с картами. Его репутация, судя по всему, бежала впереди него.

И теперь ему придется расплачиваться за свой порочный образ жизни.

— Семь тысяч — это деньги для юнцов, а не для взрослых мужчин.

Для вызова это было сказано довольно тихо, но казалось, что его услышали все присутствующие.

Человек, сидящий напротив него, улыбнулся и продолжил:

— Давайте придумаем что-нибудь поинтереснее, милорд. Как вы считаете? Две карты идут в эту взятку… почему бы немного не повысить ставки? То есть, если у вас хватит храбрости, конечно. Мы играем на дом, но что вы скажете насчет дополнительного пари между мной и вами, Олти?

В роскошном мраморном камине пылал огонь, хотя никакой необходимости в нем не было, потому что в комнате и без того стояла духота. Толстые бархатные драпировки пропитались запахом одеколона, табака и разлитого бренди. Тишина сгущалась как туман, и единственным звуком был веселый треск поленьев на заднем плане. Даже лакеи в ливреях, разносившие напитки, прекратили свои непрестанные кружения с подносами и превратились в неподвижные фигуры, стоящие в отдалении с почти нелепым спокойствием, в то время как разворачивалась эта сцена.

«Проклятие, я ведь влип».

Можно ли найти благоразумный выход из этой неприглядной ситуации? Люк сомневался в этом. В последнее время он все больше скатывался на стезю распутства, и когда впоследствии он думал о произошедшем, оно представлялось ему естественным результатом его падения.

Стараясь казаться совершенно бесстрастным, Люк молча улыбнулся в знак небрежного согласия и любезно спросил приятным голосом:

— Насколько более интересным?

— Намного более интересным. Что скажете, милорд?

Эстефан, крупье, ждал, его длинные руки на рваном сукне стола замерли, перестав сдавать карты. Одетый в черное с ног до головы, Эстефан обычно представлял собой всего-навсего молчаливого наблюдателя, равнодушного, как труп и почти такого же оживленного, но вдруг показалось, что в его пустых черных глазах блеснул интерес. Его тонкие темные брови поднялись с вопросительным выражением.

Конечно, в «Логове Сатаны» не существовало никаких ограничений. Это заведение славилось ставкам и, которые заставили бы даже богатых людей потерять на время дар речи. В этом месте аристократия с беспутной легкостью смешивалась с торговым сословием. Чтобы проникнуть сюда, требовалось единственное — деньги. Люк действительно был богат, но в этой прокуренной комнате он был не один такой.

— Скажем так — мне интересно узнать, что вы считаете суммой, сэр.

Люк лениво поднял плечи. Где-то кто-то нервно рассмеялся.

Альберт Кейн, хорошо одетый мужчина средних лет, резко кивнул. Он был плотного телосложения, с пронзительными темными глазами на мясистом лице. Если не считать, что его и вообще-то красноватое лицо стало еще более красным, вид у него был вкрадчивый и самоуверенный. Он проговорил:

— Милорд, вы, конечно, виконт, но чтобы выбраться из грязи, нужно иметь голову на плечах. Все свои деньги я сделал сам, и если я решаю заключить пари на хорошую сумму, я это делаю. Что вы скажете о двадцати тысячах — на то, кому повезет больше?

Двадцать тысяч? На одну карту?

Люк не мог не восхититься храбростью этого человека. Сидевшие за игорным столом позади них перестали делать вид, что интересуются собственной игрой, и вся комната, казалось, разом наполнилась тихим шепотом.

«Уходи. Нет. Останься, Где твоя храбрость?»

Легчайшим наклоном головы он согласился на предложенные условия.

А когда слухи об этой игре разойдутся по лондонскому обществу, мрачно подумал он, поднимая руку нарочито медленным жестом и давая этим знак, что готов принять карту, он будет вычеркнут из половины списков беспокойных мамаш, которые прочесывают модную толпу в поисках подходящих женихов для своих юных дочек.

Хорошо. Ладно. Ярмарка невест его не интересует. Скандальный, титулованный и богатый — прекрасное сочетание. Если из этого уравнения убрать слово «богатый», вы внезапно окажетесь всего-навсего шалопаем и никчемным человеком. Из человека, который горит желанием вышвырнуть значительную часть своего земного имущества в азартной игре, никогда не выйдет хорошего мужа. Ему, Люку, по средствам такой проигрыш, но он должен признать, что экстравагантность этого поступка, равно как и его мотивировка, заставила его все же задуматься.

Нет, его не волновала мысль о том, что теперь немного меньше жеманных барышень будут махать веером в его сторону. Просто он… да, честно говоря, он обеспокоен тем, что скажут о нем его мать и сестры. А в таких вещах, думал он с сухим изумлением, беря карту, бросая на нее взгляд и кладя рубашкой вверх, не принято признаваться, находясь в самом мрачном игорном притоне Англии.

Кейн тоже взял карту, и все присутствующие с шипением втянули воздух, когда он сунул ее себе в руку, и это ношение прозвучало так, словно кто-то выл ил в огонь ведро воды. Улыбка его была загадочна, взгляд тверд.

Одна карта. Внешне спокойный, Люк взял последнюю карту у раздающего, и от усилий не показать свои эмоции, по коже его побежали огненные мурашки. Вторая карта настолько мало могла помочь ему, что оставался единственный выход — сохранить ее, и он едва удостоил ее взглядом, прежде чем сунуть себе в руку. Кейн покачал головой, отказываясь от последней карты.

Казалось, можно почти не сомневаться, что этот человек уверен в благословении случая.

Бренди было теплым и душистым, и Люк слегка покрутил бокал, прежде чем поднести к губам и залпом осушить. Его сильно поразило, что рука совершенно не дрогнула. Крупье сказал:

— Джентльмены, прошу вас выложить карты на стол. — Последовала внушительная пауза. — Ставка — двадцать тысяч фунтов.

Быстрым движением запястья Люк бросил взятку на стол. Кейн двигался медленнее, он осторожно положил карту так, чтобы собравшаяся толпа могла видеть.

Еще мгновение никто не шевелился.

— Вот так повезло!

Это восклицание раздалось за плечами Люка, нарушив густую тишину. Тогда на лице крупье показалось то, что должно было означать улыбку, но было лишь гротескной пародией на нее. Он проговорил серьезно: