Война герцогинь. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони

Похоже, что в этот день не только парижане, но и все жители предместий сговорились собраться на Гревской площади. Народ заполонил всю площадь, теснился на стекающихся к площади улицах, люди облепили все крыши, висели гроздьями на окнах. За эту привилегию владельцы выходящих на площадь домов получили немалые деньги. Стражникам стоило немалого труда сохранять свободной лестницу на эшафот, обтянутый черным сукном, и проход, по которому обреченный пойдет навстречу смерти.

Событие, которое собрало на площади столько народу, было из ряда вон выходящим. Во второй раз правосудие посягнуло на одно из славнейших имен во Франции, осудив на казнь того, кто его носил.

В первый раз это случилось несколько месяцев тому назад, девятнадцатого августа 1626 года в Нанте, где тогда находился королевский двор. Там был обезглавлен принц де Шале, вступивший с другими дерзкими смельчаками в заговор, вдохновительницей которого была герцогиня де Шеврез, имевшая репутацию неутомимой интриганки.

Теперь казнить должны были представителя рода Монморанси, и вина его была иной. Ни одному из Монморанси не приходило в голову устраивать заговоры, но Франсуа де Монморанси де Бутвиль слишком часто выказывал пренебрежение к королевской власти и делал это столь откровенно, что вызывающее его поведение не осталось незамеченным.

Вопреки эдиктам, строго-настрого запрещающим дуэли, первый из которых был издан Генрихом IV, а второй Людовиком XIII, любимым развлечением молодых – и не очень молодых – дворян оставались поединки. Шпаги в одно мгновение вылетали из ножен – и когда в ответ раздавалось «да», и когда слышалось «нет». Чувство собственного достоинства сделалось настолько уязвимым, что невинной шутки или косого взгляда было достаточно, чтобы получить вызов на поединок. А поскольку дрались непременно в присутствии свидетелей, то зачастую и они вступали между собой в спор, так что дуэль нередко превращалась в кровопролитное сражение, после которого не одно бездыханное тело оставалось лежать на земле.

Самые именитые люди королевства вместо того, чтобы служить своим оружием королю, бессмысленно проливали кровь друг друга, что в конце концов привело Людовика XIII в бешенство. Он издал еще один эдикт, и этот эдикт грозил смертной казнью всем дуэлянтам без различия титулов и званий.

Кардинал Ришелье, вопреки свойственной ему жесткости и несмотря на то, что его старший брат был убит на дуэли, вымолил у короля милость: казнью будут караться лишь особо провинившиеся и право выносить приговор будет у Парламента [1].

Даже в смягченном виде эдикт крайне разгневал страстных «поборников чести» и среди них самого рьяного – Франсуа де Монморанси де Бутвиля. В свои двадцать семь лет он участвовал уже в двадцати одном поединке. Исход их в большинстве случаев был смертельным. Ответ с его стороны не заставил себя ждать: он вызвал на дуэль и убил графа де Ториньи. Однако у него все же хватило ума бежать вместе с де Шапелем, своим родственником и секундантом, в Брюссель, чтобы наблюдать за последствиями содеянного издалека. Последствия не заставили себя ждать: граф де Беврон, ближайший друг де Ториньи, поклялся отомстить за него и тоже помчался в Брюссель. В распрю вмешался король. Противники сделали вид, что помирились, вместе пообедали, но, прощаясь, договорились о встрече в Париже. Поверив раскаянию молодых людей, король простил де Монморанси, наложив единственное наказание: не появляться при дворе, пока не последует на это раз-решение.

Де Беврон уехал, де Монморанси остался во Фландрии. Десятого мая 1627 года изгнанники тайно прибыли в Париж, и де Бутвиль известил о своем приезде де Беврона. Встреча была назначена на двенадцатое в два часа пополудни. И где же? На Королевской площади! Самой красивой и самой людной в столице!

Иными словами, запретный поединок должен был состояться на виду у всей столицы и всего королевского двора! Чтобы о вызове, брошенном Его Величеству королю, стало известно всем, не хватало только трубачей, которые объявляли бы на каждом перекрестке, какое оскорбление нанесено королю!

Двум «ревнителям чести» даже в голову не пришло, что для дворянина постыдно нарушить слово, данное королю.

Поединок состоялся. Скрестились шесть шпаг – трое против троих. С одной стороны – Монморанси, де Шапель и господин де ла Берт, с другой – де Беврон, Бюсси д’Амбуаз и Бюке. В смертельной игре клинков не было тайн для опытных бретеров. Удар за ударом, и вот уже двое упали на землю: Бюсси д’Амбуаз мертвым, де ла Берт с серьезной раной. Кровь де Бутвиля не пролилась, де Беврона тоже. И все-таки противники сразу же прекратили дуэль.

Подавленное молчание повисло вслед за происшедшим. Де Бутвиль и де Шапель поняли, что зашли слишком далеко, вернувшись в Париж для того, чтобы продолжить дуэль с де Бевроном. Им оставалось одно – бегство. Оставив слуг заниматься теми, кого нельзя было назвать иначе, как жертвами, они вскочили на лошадей и помчались, миновав угрожающую тень Бастилии, к заставе Сен-Антуан, которая была, по счастью, неподалеку. Де Бутвиль и де Шапель направились по дороге, ведущей в Мо, надеясь добраться до одного из замков принцев де Конде, близких к Монморанси… Де Беврон поспешил отправиться в Лондон.

Но двое друзей далеко не ускакали. Король отдал приказ – кардинал в это время был в отъезде, – и за беглецами послали погоню. Их настигли возле Витри-ле-Франсуа и отправили в Бастилию, которая была свидетельницей их побега…

На этот раз участь обоих была решена. В Парламенте де Бутвиль признал себя виновным без вызова и рисовки, но и без раскаяния. Он слишком часто встречался со смертью лицом к лицу, чтобы бояться ее, и с улыбкой принял неизбежный приговор.

Его друзья и родственники во главе с принцем де Конде явились к королю просить помиловать молодого человека. Конде привел даже мать виновного, Шарлотту-Катрин, урожденную де Люкс, и она упала к ногам Людовика XIII.

– Ваш сын публично глумился над королевской властью, мадам. Допустить это – значит открыть двери бесчинствам.

Все с мольбой повернулись к Ришелье, который к этому времени уже вернулся в Париж. И – удивительное дело! – грозный кардинал оказался чувствительнее короля. Позднее он написал: «Благородному сердцу невозможно было не пожалеть этого несчастного дворянина, чья молодость и отвага вызывали особое сочувствие. Каждый из нас делал все, что мог…» Однако, хорошо зная Людовика и не забывая, какие горькие унижения он перенес в ранней юности от фаворитов своей матери, Ришелье