Жюльетта Бенцони
Во власти теней
Филипп де Селонже ждал смерти. Но не так, как ждут врага – слишком часто встречался он с ней во время осад и сражений, чтобы теперь считать ее своим противником. В его ожидании не было страха, как если бы она была ниспосланным ему свыше прощением. Нет, она была для него скорее назойливой гостьей, которая появляется в тот момент, когда меньше всего желаешь ее присутствия.
Смерть могла бы застать его врасплох, попади он в засаду или при неожиданном нападении неприятеля, во время нескончаемой осады Несса или на равнине Грансон, откуда он, тяжело раненный, спасся лишь благодаря счастливой случайности. Оставленный бургундской армией, в то время как его товарищи убегали от швейцарцев, совсем без сил, он напоминал морскую звезду, выброшенную на берег приливом.
Его кончина была бы вполне естественной, даже логичной, как возмездие за ту странную сделку, которую он совершил во Флоренции январским днем 1475 года с одним из самых богатых людей города, Франческо Бельтрами. Получив руку и сердце очаровательной Фьоры, его приемной дочери, и в придачу роскошное приданое, Филипп поклялся не притязать более чем на одну брачную ночь, после чего он должен был исчезнуть и никогда больше не возвращаться.
Он был тогда искренен и чистосердечен. Ради этого богатства, которое предназначалось для солдат Карла Смелого, и нескольких часов любви Филипп мог беззаботно бросить свою жизнь на весы сделки. Ему казалось, что таким образом он получит все то счастье, на которое имел право в этом мире. Однако к тому времени он сам угодил в любовные сети, и, вместо того чтобы искать смерти в бою, Филипп сделал все, чтобы избежать ее, надеясь снова увидеть свою возлюбленную. Так оно и случилось.
Они с Фьорой снова встретились и по-настоящему полюбили друг друга. Это произошло как раз в те дни, когда скорбный звон колоколов возвещал о похоронах могущественного герцога и правителя Бургундии Карла Смелого. Они пережили одновременно начало и конец этой новой главы их жизни, и Филипп уже думал, что они бок о бок пройдут до самого конца их земного пути. Но вдруг все изменилось, смешалось…
Фьора, в свою очередь, тешила себя надеждой, что они будут всегда вместе, что их ожидает тихая безмятежная жизнь. Но Филипп не обманывался, он знал, что эта мирная жизнь невозможна: Бургундия все еще продолжала сражаться за свою принцессу Марию против коварного и могущественного короля Франции.
Он надеялся, что его молодая жена будет спокойно дожидаться его возвращения в Селонже, в их фамильном замке. Но Фьора не поняла этого, она не захотела смириться с тем, что после стольких перенесенных ими страданий он решил покинуть ее. И все ради того, чтобы предложить свою шпагу к услугам государыни, которая для нее была всего лишь другой женщиной. И потом, эта злополучная фраза о послушании и покорности, которая вырвалась из его уст…
Проживи Филипп сто лет, и тогда он не смог бы забыть образ своей любимой, запечатлевшийся в его памяти после той последней сцены: завернувшись в покрывало, наспех сорванное с постели, она стояла перед ним с гордо вскинутой головой. Черные волосы беспорядочно рассыпаны по обнаженным плечам, огромные серые глаза, потемневшие, как тучи перед грозой, – Фьора и сама была как буря, все сметающая на своем пути. Она не выбирала слов.
Отец никогда не принуждал ее к повиновению и покорности. Эти слова просто-напросто отсутствовали в его речи. А Филипп – ее муж, который появился совсем недавно и вдруг осмелился ее поучать. Если он захочет снова ее увидеть, то придется ему добраться до Турени, где у нее теперь есть свой замок, подаренный ей королем Людовиком в награду за то одолжение, которое она оказала ему.
Она была груба и высокомерна, но быстротечность ссоры спасла мятежницу от праведного гнева ее супруга. Филипп слишком хорошо знал, какого рода услуги оказывала Фьора хитроумному монарху. Ему было известно, каким образом заманила она в сети своей чарующей красоты кондотьера Кампобассо, который, желая завладеть ею, предал Карла Смелого в день его последней битвы. Фьора раскаивалась в этих поступках. Но уже то, что она осмелилась напомнить ему это, да еще в связи с этим сомнительным даром короля, по мнению Филиппа, было в высшей степени бестактно. Именно поэтому он не стал преследовать беглянку. Он уповал на то, что она сама вскоре одумается и возвратится к нему, немного смущенная, но нежная и удивительная в своей готовности в любой момент возобновить их опьяняющую любовную игру.
Но она не вернулась.
Час спустя Фьора уже покидала Нанси в направлении Ле-Плесси-ле-Тур, королевской резиденции, в обществе своей старой подруги Леонарды Мерее и в сопровождении сержанта Дугласа Мортимера, одного из самых блистательных офицеров знаменитой шотландской гвардии короля Людовика. Теперь ни о каком примирении не могло быть и речи, потому что Филипп ни за что на свете не стал бы догонять свою жену, после того как она отправилась искать защиты у самого грозного врага покойного герцога Бургундского.
На другой день Филипп, в свою очередь, покинул Лотарингию и поскакал в Гент, где он намеревался присоединиться к принцессе Марии Бургундской и вдовствующей герцогине Маргарите. Обе они прилагали все усилия, чтобы собрать вокруг себя верных людей и таким образом противостоять сгущавшимся на горизонте тучам. Вот так и случилось, что политика снова разлучила влюбленных и никакая любовь уже, наверно, не могла преодолеть эту пропасть…
Пытаясь избавиться от этих воспоминаний, которые лишали его мужества, Филипп сделал несколько шагов по комнате. Ему оставалось жить всего несколько часов, и он не хотел тратить их на бессмысленные сожаления. Бряцая длинными цепями, которыми он был прикован к стене, Филипп покинул свою постель, если только можно было назвать постелью четыре заделанных в каменную кладь доски, и направился к маленькой отдушине, откуда с трудом пробивался дневной свет. При этом ему приходилось пригибать голову, потому что каменный свод камеры был слишком низок для него.
Его окошко выходило во внутренний двор в доме Сенжа, что в Дижоне, который одновременно служил постоялым двором и тюрьмой. В этот летний день, казалось, и сам дом, и все камеры, и даже подземелья были залиты морем солнца и света. Возле самого окошка росло несколько травинок, и узник попытался дотянуться до них. Ему приятно было бы подержать их в своих руках, слегка размять, вдохнуть терпкий аромат полей и снова ненадолго возвратиться в мир бесхитростных радостей своего привольного детства, когда все они – сыновья господ и их вассалов – были просто мальчишками.
