Джиллиан Хантер - Женитьба порочного герцога

Скарфилдская академия для юных леди

Лондон, Англия, 1818 год

У мисс Харриет Гарднер ушло ни много, ни мало два года усиленных занятий, чтобы овладеть изящными манерами и прослыть в свете леди и загадочным созданием. Необузданный молодой герцог Гленморган потратил менее двух дней, чтобы разбить в щепы месяцы ее трудов и пробудить все низменные инстинкты, которые она с таким усердием подавляла.

Настоятельница академии для юных леди, где Харриет так выгодно устроилась на работу, будет явно не в восторге. Точнее, Эмма Боскасл, бывшая леди Лайонс, а ныне герцогиня Скарфилд, не преминет напомнить Харриет, что настоящая леди скорее упадет в обморок, чем позволит увидеть пот на своих висках. Это лошади после скачки потеют. И джентльмены могут вспотеть. А леди могут лишь покраснеть, да и то после изящного комплимента или после прогулки на лошадях по парку в урочный час. И уж ни в коем случае леди не должна привлекать внимание, случись такая неловкость с ее телом. Надобно лишь активнее поработать веером. А воспитанной девушке и вовсе не следует заговаривать о том, что может ее так или иначе скомпрометировать.

Именно поэтому никто в академии не вспоминал вслух тот случай, когда, влюбившись нежданно-негаданно, настоятельница нарушила все ею же писаные правила.

Молодой герцог обладал разрушительным влиянием на девушек, убежденных в своей неприступности. Впрочем, то, что герцогиня Скарфилд однажды оступилась на скользком льду любви, не снимало обязательств с тех, кого она обучала. Харриет пойдет до конца, как задумывал тот, кто ее создал.

Два года посвятила она изучению изящных манер. Она отвергла учителя танцев, который сделал ей предложение. Она посмеялась над неуклюжим признанием лакея.

Два очень утомительных года для каждого, кто обучал ее. Дни упорных занятий, на которых она овладевала всеми нюансами поведения, пока реверанс графу не стал для нее делом столь же привычным, как некогда срезание кошельков у зевак. А сколько вечеров она потратила, чтобы научиться правильно говорить. К концу такого вечера язык немел.

— Сколько раз мне нужно напоминать вам, Харриет, что гласные не нужно произносить с придыханием?

— А сколько раз мне нужно отвечать вам, что я в жизни не имела проблем с дыханием?

Какую же досаду она испытывала от своего невежества!

Разумеется, красочное прошлое Харриет не было дворцовой тайной. Она вращалась в самых низших слоях общества — и вот теперь преподает юным леди в престижнейшей академии. Это был наглядный пример того, что каждый в силах из чудовища превратиться в угодного свету члена общества.

Вот только она по-прежнему считала себя исчадием лондонского дна, как Франкенштейн, недавно сошедший со страниц книги, но никак не настоящей леди. Поздно вкусив прелести литературы, она испытывала тайное удовольствие, сравнивая себя с монстром Виктора. Не то чтобы Харриет планировала провести остаток дней на санях в Арктике. Хотя помощник ей бы явно не помешал. Ведь непонятое чудовище только этого и хотело.

Воистину Харриет хотелось однажды свидеться с анонимным автором и признаться как на духу, что чудные и такие разные части ее натуры похожим образом были переплавлены социальным экспериментом. Не руками безумного ученого, но гением благородных наук. Харриет была первой в истории академии, кого обучали бесплатно. С тех пор это взяли за правило, и уже несколько девушек учились в ее стенах, не уплатив ни пенни. Такая практика могла снизить набор девиц из благородных семей, если бы не беспрецедентный успех школы на поприще замужества выпускниц. Их называли Лондонскими львицами, и они выкашивали ряды самых завидных холостяков дворянского происхождения с невиданным усердием. Одна чашка чая — один виконт. Девушек из академии выпускали в свет, словно на рыцарский турнир.

Харриет была самой усердной ученицей за всю историю школы, ибо ей нужно было побороть все свои недостатки. Труднее всего было в первые месяцы. Неоднократно порывалась она встать на прежний путь, но вместо этого поднималась над своим прошлым, дабы доказать, что ее судьба Прометея наших дней во искупление былых грехов — в надежных руках.

Именно в этом заключалась черная магия самой любимой и порочной в Лондоне семьи, семьи Боскасл. Так или иначе, всеми правдами и неправдами — впрочем, как правило, истинным очарованием — господа и дамы пресловутого клана не просто одерживали безоговорочную победу над своими беспомощными жертвами, они очаровывали тех немногих, кого допускали в ближний круг, так что колдовство казалось наградой, а соблазнение — благословением.

К несчастью, знакомство Харриет с вышеозначенным семейством произошло не по их инициативе. Ее поймали с поличным во время ограбления особняка Грейсона Боскасла на Парк-лейн. Она влезла в дом в разгар званого вечера. К счастью, на месте преступления застал Харриет не маркиз, а его жена, Джейн, особа, подверженная эмоциональным порывам и непредсказуемым привязанностям.

Тягу ко всему порочному Харриет унаследовала, должно быть, от предков по отцовской линии. Но воля ее новой покровительницы из рода Боскаслов оказалась сильнее злого влияния ее собственной крови.

Впрочем, герцогиня Скарфилд считала Харриет своим последним позором.

Ровно в четыре часа каждый четверг кухарка готовила восхитительный чай с сандвичами. Ветчина, нарезанная ломтиками на один укус, сыр, кресс-салат — и все это между тонкими треугольными кусочками хлеба, намазанного маслом. Эту малость быстро съедали, потом следовали ячменные лепешки, сладкие пироги и напоследок, чтобы удовлетворить самых изысканных гурманов, — пирожные со взбитыми сливками. Служанки, надев накрахмаленные фартуки, разносили все эти кулинарные прелести жадным до сладкого ученицам академии. Помощник дворецкого вносил огромный серебряный чайник, отполированный до зеркального блеска, призывно дымящийся, и ставил его на буфет. Наконец раздавался долгожданный бой старинных напольных часов. Шорох ножек в туфельках разносился по старомодной гостиной, словно топот стада оленей.

Впервые Харриет выпала честь председательствовать на церемонии чаепития. Она не нервничала так с тех пор, как украла ожерелье у любовницы принца-регента[1], о чем крайне не любила вспоминать. Не только дюжина пар глаз учениц следила за каждым ее движением, но и несколько матрон из высшего света вызвались добровольцами, дабы понаблюдать за церемонией.