Ознакомительная версия.
Елена Арсеньева
Возлюбленная Казановы
Ю. М.
Только тебе. Всегда тебе.
В Риме, почти на берегу Тибра, неподалеку от величественного собора Сант-Джованни и маленькой, изящной церкви Сант-Элиджио-дельи-Орефичи, построенной по планам Рафаэля, некогда проходила улица, называемая Виа Джульетта, – тихая, вовсе безлюдная в полдень, почти непроезжая, так что трава прорастала меж камней ее мостовой. В 1760 году там, как раз напротив роскошного палаццо Сакето, стояла небольшая двухэтажная вилла Роза, выстроенная в античном стиле и, как подобает по названию, почти полностью скрытая со стороны улицы зарослями вьющихся роз. Эта чудная белая вилла пустовала уже изрядное время, к вящему огорчению немногочисленных обитателей Виа Джульетта, на глазах у которых ветшало нежилое строение, зато к радости целой стаи летучих мышей, уже свивших свои гнезда в сем заброшенном человеческом гнезде. Но в июне с ворот виллы Роза наконец-то исчезла табличка о сдаче внаем. Впрочем, новые владельцы пока не появились, и личности их оставались никому не ведомы. Только синьору Джакопо Дито, помощнику управляющего в палаццо Сакето, именно в июне довелось повстречать высокого господина в длинном темном плаще, плотно запахнутом, несмотря на жару. Сей незнакомец поздним вечером выходил из боковой калиточки виллы Роза. Причем из-за шляпы, низко надвинутой на глаза, нельзя было различить его лица. Однако стремительностью движений, повадкою своею он чем-то напоминал орла.
– Ничуть не удивлюсь, если окажется, что его фамилия Аквила[1], – сказал Джакопо Дито своей жене.
Синьора Агата полагала, что за всяким домыслом непременно скрывается нечистый, а потому сделала за спиной рожки против сглаза.
Вид у этого «синьора Аквилы» был столь таинственный, что Джакопо даже допускал, что пред ним какой-нибудь мятежный корсиканец, сыскавший в Риме укрытие от генуэзской полиции либо от своих же соотечественников[2], скорых на расправу. Однако загадочный незнакомец более не появлялся, и ничто не указывало, что именно он является нанимателем виллы.
И вот в один из октябрьских дней по Виа Джульетта вдруг загрохотали колеса нескольких телег, остановившихся… около забытой виллы! Возчики начали вносить в дом укутанные в рогожу вещи. Там, где уголок рогожи нечаянно отставал или был оторван, можно было увидеть темное резное дерево мебели, явно очень дорогой, или краешек мраморной статуи, даже на неискушенный взгляд представлявшей большую ценность.
Следом за возчиками явились пятеро поденщиц и до позднего вечера натирали мебель виллы, отмывали мраморные полы и окна, обметали паутину. Конечно, ниже достоинства синьора Джакопо было бы явиться их расспрашивать, но Агата, бывшая много моложе и проще своего мужа, пришла под окна виллы и заговорила с девушками под предлогом, что хочет пригласить их убрать в палаццо Сакето. Девушки охотно согласились и рассказали, что для работы на вилле Роза их подрядил очень суровый, но очень щедрый господин, велевший называть себя синьором Фальконе. Несомненно, это был тот, кого Джакопо именовал «Аквила», так что он не особенно и ошибся[3].
Специально нанятый садовник подстриг лужайку возле лестницы, но не прикоснулся к зарослям у ограды, что вызвало смутные подозрения у синьора Джакопо, который глаз не сводил с происходившего по соседству. Нестриженая садовая изгородь усугубляла таинственность синьора Фальконе…
Через два дня спешное обустройство виллы закончилось. И вот однажды в сумерках, когда стаи летучих мышей кружились над крышей белой виллы, словно не могли решить, воротиться им в привычное обиталище или остеречься происшедших там перемен, тишину Виа Джульетта вновь нарушили цокот копыт и стук колес.
Небольшая наемная карета остановилась у виллы Роза.
Синьор Джакопо, – по чистой случайности, разумеется! – оказавшийся неподалеку, наблюдал, как кучер и лакей сняли с крыши несколько сундуков и узлов и унесли в дом. Затем из кареты вышел синьор Фальконе и подозрительно огляделся, словно желая убедиться в безлюдности улицы. Синьор Джакопо – просто так, на всякий случай, отпрянул в тень ограды. Видимо, Фальконе остался удовлетворен, ибо по его знаку из кареты выскочила вертлявая, проворная особа и присела в глубоком реверансе; затем выбралась маленькая полная синьора.
В следующее мгновение Фальконе снял шляпу и, низко кланяясь, протянул руку элегантной даме в плаще с капюшоном. Когда она ступила на землю, появилась еще одна, удостоенная гораздо меньших почестей. Однако первая дама тотчас подхватила вторую под руку, из чего синьор Джакопо сделал вывод: первая дама – это госпожа, Фальконе – домоправитель, толстуха – нянька или воспитательница, вертушка – горничная, а вторая дама – любимая подруга или бедная родственница госпожи.
Обе синьоры оказались статны и высоки ростом – почти с Фальконе, за коим проследовали на виллу Роза. Шествие замыкали толстуха с вертушкою.
«Какие-нибудь немцы», – почему-то подумал синьор Джакопо не без презрения. Он иногда читал газеты и знал, что немцы ничем не лучше австрийцев, разве что живут где-то на севере. Прежде их называли викинги; они все высоки ростом, голубоглазы и чрезвычайно свирепы нравом.
– Варвары! – буркнул синьор Джакопо с апломбом потомственного римлянина, наблюдая, как Фальконе запирает за собою ворота виллы Роза. – Все это плохо кончится, клянусь Мадонной!..
* * *
Туман, окружавший вновь прибывших, рассеивался медленно.
Они вели замкнутый образ жизни: никого не принимали у себя и никуда не выходили. Синьор Джакопо Дито мог ручаться за это. Он проглядел все глаза, истоптал подметки новых башмаков, отираясь с утра до вечера у ворот виллы Роза, чтобы, словно невзначай, встретить хоть кого-то из ее обитателей. Синьора Агата чуть свет неслась на базар, подкарауливая молоденькую служаночку соседей среди возов, на которых были навалены уже тронутые осенним холодком плоды загородных садов, полей и огромные кисти винограда. Но та почти не знала по-итальянски, а потому лишь улыбалась, приседала, опускала глазки и лепетала: «Не понимаю».
Вечерами из-за кованой изгороди неслись звуки клавесина, гитары и свежие женские голоса, медленно и печально выпевавшие что-то непонятное. Синьор Дито был против воли растроган благозвучием сего наречия, ибо никогда не мог предположить такой мелодичности в немецком языке. Велико же оказалось его изумление, когда он наконец-то узнал, что вилла Роза была снята не для какой-то там немки, а для греческой княгини!
Ознакомительная версия.
