Патриция Грассо
Во власти соблазна
Лондон, 1821 год
– Любит, не любит…
Высокий джентльмен в строгом вечернем костюме стоял на вершине Примроуз-Хилл в предрассветном полумраке туманного утра. Ветер нес с собой вонь с Темзы, отравляя свежий весенний воздух, обволакивая обнаженные участки тела чем-то промозглым и липким.
Мужчина почти с нежностью смотрел на женщину, прекрасную в своей смерти – несомненно, она умерла мирно. Он сунул руку в кожаную сумку, набрал полную горсть розовых лепестков и начал раскладывать их по одному вдоль ее тела – от ног до головы.
– Какое расточительство истинной красоты! – произнес чей-то хриплый голос.
Джентльмен посмотрел на невысокую полную женщину, стоявшую рядом:
– Вернись в карету.
Зная, что она повинуется беспрекословно, он набрал еще одну горсть лепестков роз.
– Любит, не любит…
Королевский оперный театр
«Я не желаю становиться такой, как моя мать».
Фэнси Фламбо сидела на табурете в крохотной гримерной, готовясь к своему дебюту в опере. Перед ней на малюсеньком столике теснились горшочки и склянки с гримом, на стене над столиком висело миниатюрное зеркало.
Заметив длинную трещину, наискосок пересекавшую зеркало, Фэнси подумала, не повредит ли эта плохая примета ее таланту и не поколеблет ли ее решимость. Оставалось надеяться, что, если несчастье войдет через дверь, оно не примет обличье аристократа.
«Я не желаю становиться такой, как моя мать», – напомнила Фэнси своему искаженному изображению в треснувшем зеркале.
Дебют ее не пугал, она испытывала нормальное волнение. Фэнси хватало других, более важных тревог вроде мужчин-аристократов, охотившихся за певицами, танцовщицами и актрисами. Фэнси давным-давно решила, что никогда не полюбит аристократа и не превратится в жертву любви. Как ее мать.
До этого дня было легко придерживаться своего решения, но стоит ей выйти на сцену, и каждый богатый джентльмен в Лондоне сможет увидеть ее и выбрать своей следующей жертвой. Мужчины аристократического происхождения смотрят на женщин как на свою добычу, как на игрушки, которыми можно попользоваться и выбросить, когда надоест.
Фэнси одевалась для роли юного Керубино в «Женитьбе Фигаро». Костюм ее состоял из черных бриджей, белой рубашки и красного камзола.
Вытерев руки о салфетку, Фэнси посмотрела в зеркало на своих шестерых сестер, толпившихся в гримерной, обернулась и уверенно улыбнулась:
– Завтра к этому времени я буду самой знаменитой примадонной Лондона.
Ее сестры (возрастом от девятнадцати до шестнадцати лет, из них две пары близнецов) расхохотались над этой напускной бравадой.
Здесь не хватало только двух членов семьи – их матери, Габриэль Фламбо, и нянюшки Смадж.
Как хотелось Фэнси, чтобы мать и няня дожили до этого дня! Она вздохнула, подумав, что у нее слишком много недостижимых желаний. Больше, чем денег.
– Нам пора на свои места. – Девятнадцатилетняя Белл открыла дверь и удивленно ахнула: что-то маленькое и лохматое проскочило мимо нее и ворвалось в комнату.
На колени к Фэнси забралась обезьянка и закрыла лапками сначала уши, потом глаза, а под конец – рот.
– Обезьянка-капуцин! – Восемнадцатилетняя Блейз присела на корточки рядом с табуретом сестры. Она повторила движения обезьянки, взяла ее на руки и прижала к себе, как младенца.
– Мисс Гигглз, вот ты где! – Коренастый мужчина с виноватой улыбкой вошел в комнату и забрал обезьянку.
– Кто это? – спросила самая младшая, Рейвен.
– Себастьян Таннер, муж нашей примадонны, – ответила Фэнси, – а мисс Гигглз – ее домашняя любимица.
– Гигглз ненавидит этого Таннера, – сказала Блейз. – Я прочла это у нее в глазах.
– У обезьянки хороший вкус, – отозвалась Фэнси, заставив всех улыбнуться.
Сестры вышли из гримерной, чтобы занять свои места в зале. Задержались только Белл и Рейвен.
Фэнси вытащила белый льняной носовой платок, в двух углах которого были вышиты инициалы «МК», и протянула его Рейвен.
– Он в зале?
Рейвен кивнула:
– Я ощущаю его присутствие неподалеку.
– Он сильно удивится, увидев на сцене своего старшего незаконного ребенка. – Фэнси выдернула платок из руки сестры. – Надеюсь, его начнут мучить угрызения совести.
– Почему ты так ненавидишь человека, зачавшего нас? – спросила Белл. – Эта ненависть сильнее ранит тебя, чем его.
– Его пренебрежение так рано свело маму в могилу!
– Мама сама отвечала за свою судьбу, – произнесла Рейвен.
– Он никогда нас не любил, – продолжала Фэнси, словно сестры не прерывали ее.
– Ты не можешь знать, что таится в сердцах других людей, – сказала Белл.
– Все эти годы его деньги нас поддерживали, – напомнила Рейвен, – и он прислал к нам няню Смадж, чтобы она заботилась о нас.
– Не ищи оправдания для отца, которого ты даже не узнаешь, если пройдешь мимо на улице, – вздохнула Фэнси, не желая признавать правоту сестер. – Было так тяжело потерять маму, а теперь и няня Смадж присоединилась к ней.
– Няня Смадж никуда не ушла, – прикоснулась к ее руке Рейвен. – Ты же знаешь, что она до сих пор нас оберегает.
Услышав, что оркестр заиграл увертюру, Фэнси потянулась за щеткой для волос.
– Встретимся после представления.
Сестры ушли. Фэнси посмотрелась в зеркало, зачесала свои черные волосы назад и стянула их узлом.
– Пожелай мне удачи, няня Смадж, – пробормотала она. В крохотной гримерной запахло корицей, и этот запах придал ей уверенности. Нянин аромат.
Фэнси схватила шляпу, полагавшуюся к костюму, вышла из гримерной и поспешила к сцене дожидаться своей реплики. Входя в роль Керубино, она надела шляпу и улыбнулась Женевьеве Стовер, игравшей Барбарину. Девушки подружились во время репетиций. Фэнси даже удивлялась, что Женевьева не сердится на нее, хотя так и не получила желанной роли Керубино.
– Ты уже слышала про танцовщицу из балета? – прошептала Женевьева.
Фэнси помотала головой.
– До нее добрался убийца «с лепестками роз». – Женевьева услышала свою реплику и поспешила на сцену.
Фэнси выкинула из головы мысль об убитой танцовщице. «Думай, как юноша, – велела она себе. – Очаровательный. Нетерпеливый. Распутный».
Выйдя на сцену, Фэнси сосредоточилась на музыке и словах. Маленькая женщина с сильным голосом, Фэнси запела и погрузилась в музыку. Силой чувств она заставила зрителей идти вслед за ней туда, куда она их вела.
Ее сильный голос мог разбить их сердца. Или вылечить их.
Во время арии Керубино, обращенной к графине, Фэнси повернулась к зрителям и пошла от центра сцены, оказавшись в опасной близости от ее края. Пэтрис Таннер, игравшая графиню, вытянула вперед ногу.
