Стефани Лоуренс
Куда ведет сердце
Ноябрь 1835 года. Лондон
– Спасибо, Мостин.
Устроившись в кресле у огня, в гостиной своей фешенебельной квартиры на Джермин-стрит, Барнаби Адэр, третий сын графа Котелстона, взял хрустальный бокал с подноса, поданного дворецким.
– Больше мне ничего не понадобится.
– Прекрасно, сэр, В таком случае я пожелаю вам доброй ночи.
Мостин поклонился и бесшумно вышел.
Барнаби пригубил бренди.
Протянув к камину длинные нога, скрещенные в щиколотках, и упершись подбородком в узел шейного платка, Барнаби сосредоточенно изучал мыски зеркально начищенных сапог, в которых отражались отблески пламени. Казалось, в его мире все устроено как полагается, но…
Его терзало смутное беспокойство.
И не то чтобы в последнее время его преследовали неудачи. Больше девяти месяцев тщательных расследований ушло на разоблачение четверки молодых людей, отпрысков знатных семейств, которым оказалось недостаточно просто посещать места разврата: они задались целью стать владельцами одного из них. Он раздобыл достаточно улик, чтобы предъявить обвинение, несмотря на высокое положение преступников. Дело оказалось сложным, долгим и утомительным. Его успешное завершение было в своем роде беспрецедентным.
Услышав об этом, мать Барнаби чопорно поджала губы и высказала язвительное пожелание, чтобы сын так же безоглядно увлекся охотой на лис, как поимкой злодеев. Она не посмела высказаться более пространно, поскольку его отец принадлежал к руководству столичной полицией.
К тому же сам премьер-министр заявил, что Барнаби безупречно провел расследование.
Барнаби снова глотнул бренди. Сознание победы было приятно, но в душе по-прежнему царила странная пустота.
Возможно, потому, что в настоящий момент у него не было дела, которому можно было посвятить все свое время.
А может быть, причиной такого настроения было время года – сырая осень, когда на землю спускаются холодные туманы, а высший свет покидает столицу, стремясь к теплу загородных родительских поместий, где можно спокойно готовиться к знаменитому лондонскому сезону с его непрекращающимися празднествами. Для него же осень всегда была самым неприятным периодом: уж очень сложно было искать достаточно веские причины, чтобы избегать умело организованных матерью приемов.
Мать успела женить старших братьев Барнаби и выдать замуж его сестру Мелиссу, что удалось ей легко… даже слишком легко. Но в младшем сыне она встретила упорное сопротивление своим матримониальным замыслам.
Оглушительный грохот колес экипажа по булыжной мостовой нарушил размышления Барнаби.
Стук замер возле его дома. Размеренные шаги Мостина проследовали к парадной двери. Интересно, кого это принесло в такой час – поспешный взгляд на каминные часы подтвердил, что уже начало двенадцатого, – и в такую ночь?
За плотными шторами царил туман, непроницаемыми клубами окутавший улицы, превративший дома и знакомые пейзажи в призрачные готические королевства.
Никто не станет путешествовать в такую ночь без достаточно веских причин.
До него донеслись приглушенные голоса.
Через несколько минут дверь открылась, и Мостин, войдя, тщательно прикрыл ее за собой. Судя по поджатым губам и бесстрастному выражению лица, Мостин не одобрял ночного гостя. Еще интереснее был явный намек на то, что все его попытки не пропустить неизвестного были решительно и недвусмысленно пресечены.
– Э… к вам леди, сэр. Мисс…
– Пенелопа Эшфорд.
Сухой деловитый тон заставил Барнаби и Мостина дружно повернуть головы к двери. На этот раз она была распахнута. На пороге стояла дама в темной ротонде строгого, но модного покроя. С запястья свисала подбитая соболем муфта, руки были затянуты в кожаные перчатки с меховой отделкой.
Блестящие волосы рыжевато-каштанового цвета, уложенные в узел на затылке, посверкивали в сиянии свечей, когда она пересекала комнату с грацией и самоуверенностью, свидетельствующими о ее положении даже громче, чем деликатные аристократические черты. Черты, оживленные такой решимостью, такой волей, что сила ее характера была бы заметна даже самому ненаблюдательному человеку.
Мостин при ее приближении отступил.
Не сводя с нее глаз, Барнаби неспешно распрямил ноги и поднялся:
– Мисс Эшфорд!
Огромные, несравненные по красоте карие глаза, обрамленные очками в тонкой золотой оправе, широко раскрылись:
– Мистер Адэр! Мы встречались почти два года назад в бальном зале Моруэллан-Парка, на свадьбе Чарли и Сары.
Она остановилась в двух шагах, продолжая изучать Барнаби, словно оценивая возможности его памяти:
– Если припоминаете, мы даже немного поговорили.
Она не протянула руки. Барнаби глянул в ее запрокинутое лицо – ее голова едва доходила до его плеча – и понял, что он прекрасно ее помнит.
– Вы спрашивали, действительно ли я расследую преступления.
– Совершенно верно, – ослепительно улыбнулась мисс Эшфорд.
Барнаби моргнул, чувствуя себя выбитым из колеи. Как ни странно, он помнил каждую секунду той встречи и даже прикосновение ее тонких пальцев. Тогда они просто пожали друг другу руки, но все же даже сейчас при воспоминании об этом его ладонь слегка покалывало.
Очевидно, она произвела на него впечатление, хотя в то время он этого не понял: занятый размышлениями об очередном деле, он почти не обращал внимания на окружающих.
С тех пор она повзрослела. Теперь любой глупец мог распознать в ней силу природы, в которой есть нечто непреодолимое.
Неудивительно, что она так быстро справилась с Мостимом.
Ее улыбка померкла. Сейчас она открыто изучала его: подобный взгляд любой другой женщины он назвал бы дерзким, почти наглым, но она, похоже, оценивала его скорее с интеллектуальной, чем с физической точки зрения.
Розовые, поразительно сочные губы отвердели: видимо, она приняла какое-то решение.
– Так чему я обязан вашим визитом? – полюбопытствовал Барнаби.
Этим совершенно необычным, чтобы не сказать скандальным, визитом. В конце концов, она – незамужняя светская леди, и ей вдруг вздумалось поздно вечером посетить холостого джентльмена. В одиночку. Без компаньонки.
Ему следовало запротестовать и отослать ее домой. Во всяком случае, Мостин именно так и считал.
Их взгляды снова встретились. В ее глазах не было ни малейших угрызений совести. Никаких колебаний.
– Я хочу, чтобы вы помогли мне раскрыть преступление.
Они продолжали смотреть друг на друга. Напряженный момент миновал. Барнаби изящным жестом показал на второе кресло:
