Патриция Райс
Много шума вокруг волшебства
Лондон, весна 1740 года
– У Люсинды положительно дар к рисованию! Но с чего она вдруг вздумала изображать гроб? – Гермиона Малколм Чайлд, маркиза Хэмптон, наклонилась поближе к мольберту, вглядываясь в рисунок своей племянницы, сделанный мелом. – А это, случайно, не…
Она подняла голову и встревоженно посмотрела на свою сестру Стеллу. Леди закончили одеваться для бала и перед отъездом зашли на минутку в детскую. В беззаботной атмосфере просторной светлой комнаты с разбросанными повсюду детскими игрушками трудно было понять причину выбора столь странной темы для рисунка.
– Это, случайно, не молодой принц?! – с ужасом прошептала она.
Скрывая тревогу, Стелла Малколм Пембрук, герцогиня Мейнуаринг, кивнула гордо посаженной головой в напудренном парике с плюмажем из страусовых перьев.
– Да, это он. Вчера Люсинда видела его в парке.
Женщины повернулись посмотреть на детей. Старшая дочь Гермионы, Лила, пыталась выстроить в шеренгу целый выводок малышей, но ее сестренка Кристина не слушалась и продолжала упрямо карабкаться на низенький столик. Старшие дочери Стеллы уже вышли из младенческого возраста, зато ее младшие детишки охотно включились в игру – все, кроме Люсинды.
Семилетняя Люсинда тихонько сидела в уголке, увлеченно работая угольным карандашом. Изредка, когда раздавался взрыв веселого смеха или слышались громкие протестующие возгласы детей, она на секунду поднимала голову, а затем снова возвращалась к своему занятию. Зажатый в ее тонких длинных пальцах карандаш порхал над листом альбома. Она стянула ленточкой свои густые светлые кудри, чтобы они не падали на лицо и не отвлекали ее. По мере того как из-под карандаша рождалось изображение, ее подвижное личико с изящными чертами светлело от радости. Девочка не замечала, что запачкала углем шелковое голубое платье и кружева на манжетах.
– Она такой спокойный, такой милый ребенок! – сказала Стелла, и в голосе ее слышались любовь и страх. – Никогда ничего не требует, только иногда просит посмотреть на свои рисунки. Как я могу запретить ей показывать их посторонним?
Гермиона, будучи младшей из двух сестер Малколм, не привыкла, чтобы более властная и талантливая Стелла советовалась с ней. Впрочем, одаренные дочери не впервые создавали для семьи определенные трудности. Иногда приходилось собирать весь обширный клан Малколмов, чтобы договориться, как растить какую-нибудь девочку, с тем чтобы оградить ее от опасностей.
– Со временем она захочет брать уроки живописи у настоящего художника, – огорченно предсказала Гермиона. – А тот станет повсюду болтать, и вскоре все узнают о том, что она рисует. Ты можешь себе представить, что произойдет, если после того, как она нарисовала принца в гробу, он вдруг умрет?!
Стелла кивнула, не отрывая опечаленного взгляда от прелестной девочки с мечтательными синими глазами.
– Мою бедную крошку будут поносить и станут ее сторониться, а ее отца удалят от двора из страха, что принц умер по его вине. А потом наш дом будут осаждать сотни людей, умоляя, чтобы она предсказала им судьбу. – Стелла вздохнула. – Я попросила супруга найти ей учителя, который не говорит по-английски. Люсинда очень способна к языкам, а как известно, самые хорошие художники – это французы.
Лицо Гермионы просветлело.
– И даже если этот француз расскажет о ее рисунках, на него никто не обратит внимания. Превосходно! – Но тут она снова помрачнела. – У нее действительно нет твоего дара ясновидения? Это стало бы тяжким бременем для девочки.
Стелла вздохнула, и вокруг ее глаз собрались преждевременные морщинки.
– Он проявляется только в ее рисунках, но ведь Люсинда пока этого не осознает.
Гермиона поймала соскользнувший с плеч тончайший шарф, заправила его в декольте и огляделась в поисках веера, который положила на столик в детской.
– Боюсь, скоро все изменится.
Словно подтверждая сказанное, маленькая художница неожиданно вскрикнула, с ужасом уставилась на свой рисунок, торопливо смяла его в комок и отшвырнула в сторону. Дети тут же со всех ног бросились к нему, словно это была новая игра.
Прежде чем они успели развернуть скомканную бумагу, герцогиня быстро пересекла комнату, шурша парчовым платьем, и, забрав у них рисунок, повелительно указала им на дверь.
– Идите поцелуйте своих отцов перед тем, как мы уедем на бал.
Расстроенная Люсинда медленно покинула свой уголок и последовала за братьями и сестрами. Герцогиня грустно посмотрела ей вслед. Как только дети ушли, женщины развернули смятый лист бумаги. Он весь был заполнен изображениями маленьких танцующих девочек.
– Очаровательно! – воскликнула Гермиона. – Лучше рисунка я не видела даже в королевской галерее!
Но, приглядевшись, она ахнула от ужаса. Стелла кивнула, как будто ожидала этого.
– Я думала, что она уже перестала рисовать себя. Видимо, на какое-то время Люсинда забылась.
Гермиона растерянно смотрела на рисунок.
– Но что это означает?
Стелла провела пальцем по очертаниям зловещего темного облака, парящего над головкой одной из малюток.
– Надеюсь, это означает лишь неопределенность ее будущего. В противном случае…
Гермиона быстро вырвала лист из рук сестры.
– Главное, здесь никто не изображен в гробу. А это всего лишь облако! У детей такое странное воображение!
Стелла с усилием вернула своему искаженному лицу обычное властное и уверенное выражение.
– Да, конечно. Мы позаботимся о том, чтобы в свое время она благополучно вышла замуж, и будем с ней рядом, чтобы поддерживать в трудную минуту. Ведь для того и существует семья!
Лондон, сентябрь 1755 года
Леди Люсинда Малколм Пембрук накинула на голову капюшон своей серой накидки и торопливо зашагала по еще пустым залам Королевской художественной галереи, опережая толпу утренних посетителей. Она остановилась только перед портретом, на котором был изображен джентльмен, гарцующий на белом жеребце.
Впрочем, не совсем джентльмен, подумала Люсинда, стараясь быть честной. Глядя на портрет, она снова подпала под магнетическое очарование загадочных темных глаз мужчины. У нее появилось ощущение, что он смотрит прямо на нее и их связывает какая-то замечательная тайна. Портрет был написан самой Люсиндой, так что она знала его секрет – этот бесшабашный джентльмен был плодом ее воображения.
Она придирчиво рассматривала смуглое лицо с резкими чертами, неотразимую улыбку и смелый взгляд, вызывавший смущение. Ей нравился контраст между этим экзотическим лицом со шрамом на щеке, который придавал ему вид отчаянного пирата, и его элегантной одеждой. Люсинда намеренно посадила его на белоснежного жеребца и на втором плане изобразила нарядно одетых людей, пришедших повеселиться на ярмарку. Но как ни странно, это окружение удивительно подходило неизвестному повесе.
