Надо сделать все, чтобы об этих рубцах больше никто не узнал. Они не соответствуют высокому званию английского офицера. Позже надо будет послать с Айви ночную рубашку и чтобы надели ее свои. Он осмотрел недавние раны. Они снова кровоточили, но не сильно. Лишь бы не воспалились.
В первую очередь следовало позаботиться о жилье для помощника брата, а может, это его друг. Да кто бы он ни был, этот человек, по-видимому, готов был рвать и метать от злости. Он хотел остаться с капитаном. Только после того как Ноэль убедил его, что Мальком отлично может ухаживать за раненым и присутствие его не вызовет лишних вопросов, Айви ворчливо согласился с доводами врача при условии, что он сможет навещать раненого.
Айви упорствовал в своем намерении оставаться в Филадельфии, несмотря на грозящую опасность, и тут Ноэлю пришлось уступить. Когда они возвращались, везя Джонни в больницу, швед объявил, что собственноручно застрелит и Ноэля, и Малькома, если с капитаном что-нибудь случится. Теперь Айви предстояло играть роль конюха у Ноэля.
— Подождите меня снаружи, — распорядился Ноэль, когда они кончили раздевать Джона Патрика.
Оставшись с братом наедине, он пододвинул к кровати стул и сел. Джон Патрик сильно изменился с тех пор, как он видел его в последний раз. В лице появилась твердость, тело стало сильным и поджарым. Перед ним был мужчина, а не юный удачливый искатель приключений, которого Ноэль помогал воспитывать.
Ноэль дотронулся до руки брата. Невозможно было представить, что тот прежний мальчик станет пиратом, но лицо Джона Патрика безошибочно свидетельствовало о больших переменах. Эти складки и морщины стали чем-то вроде карты лишений и борьбы за выживание. При нормальной, обычной жизни такие глубокие линии не появились бы. А спина…
Ноэль отдался весь чувству сострадания и любви, которые не мог проявить, когда брат находился в сознании. Он знал, что Джон Патрик отверг бы и сострадание, и любовь с его стороны.
Прошло несколько минут. Ноэль встал. Он выложил несколько пакетиков с опиумом на стол. Было жизненно необходимо, чтобы Джон Патрик молчал, чтобы у него не вырвалось ни одного слова, которое разоблачило бы его.
Ноэль в последний раз взглянул на брата и вышел, закрыв за собой дверь.
* * *
Человек, занявший комнату Бетси, по-прежнему вызывал любопытство Аннетты. Она видела его урывками, когда приносила еду или воду. Но всякий раз, как она предлагала свою помощь, Мальком благодарил и вежливо провожал ее из комнаты.
Доктор Марш иногда оставался там целыми часами. Однажды даже ночевал. И каждый раз после визита к нему он выходил, нахмурившись.
Когда Аннетта спрашивала, как чувствует себя пациент, Ноэль отвечал одно и то же: «Так, как можно было бы в данном случае ожидать».
— Он хорошо спит? — спросила она врача однажды утром.
— То просыпается, то снова засыпает.
— Значит, ему можно принести немного супа?
Ноэль улыбнулся. Морщины на лице разгладились.
— Думаю, он бы поел с удовольствием. Передайте суп Малькому.
И все утро она варила чудесный бульон. Другие пациенты чувствовали себя уже достаточно хорошо, чтобы просить более солидную пищу.
Приготовив бульон, Аннетта налила его в миску и поставила на поднос в полной уверенности, что у двери раненого ее встретят «стражи дракона». Так они с Бетси прозвали Малькома и великана-шведа.
Однако сегодня никого из них не было. Она немного помедлила у двери, не зная, что делать, потом постучала. Глубокий, низкий голос с легким акцентом разрешил войти.
Больной полулежал, опершись на подушки. Лицо было бледное и худое, но чисто выбритое. Без бороды оно стало еще более выразительным. Взгляд был полон энергии. Создавалось впечатление, что это человек непокорный и несколько безрассудный, но складки в углах рта говорили об умении контролировать себя. Белизна ночной рубашки резко подчеркивала, как сильно загорели кисти рук.
При виде Аннетты больной сдвинул брови.
— Вы, наверное, миссис Кэри, — сказал он с едва заметным шотландским акцентом. — Я вам премного обязан.
Он, значит, шотландец, что, впрочем, неудивительно. Она знала, что кое-кто из шотландцев сражается на стороне короля. Аннетта улыбнулась, радуясь тому, как быстро он поправляется. Прошло всего несколько дней. Она поставила поднос с супом на столик рядом с кроватью и опустила руки в карманы фартука. Она вдруг пожалела, что одета в обычное, довольно простое серое платье. Странно, почему бы это?
— Вам лучше, — заметила она, чувствуя, как замирает сердце… — Я принесла вам поесть.
— Я вижу, — ответил он серьезно и в то же время как будто посмеиваясь над ней. У него были зеленые глаза, и выражение их было ей непонятно. Похоже, несмотря на его тяжелые раны, в них промелькнула смешинка.
— А где Мальком?
— Думаю, он отправился попить чайку с одной привлекательной женщиной.
— С Бетси?
— Она рыжая?
Аннетта, чувствуя внезапную неловкость, кивнула.
Он сделал движение, и судорога боли пробежала по лицу. Тело замерло, озорной огонек в глазах погас, они стали непроглядно зелеными, как вода в пруду.
— Вам помочь? — спросила она, посмотрев на стол, где лежал опиум.
— Нет, так, минутный спазм.
— Но, может быть, немного опиума…
— Нэй, я принял уже достаточно, миссис Кэри.
— Вы родом из Шотландии?
— Эй, но несколько последних лет я странствовал повсюду.
Вот, значит, почему его акцент не так отчетлив, как у других шотландских солдат.
— Как это, наверное, замечательно — странствовать, — сказала она с оттенком грусти.
Аннетта мечтала побывать в Англии и Европе. Она часто жалела, что не родилась мужчиной, что не обладает возможностью путешествовать, творить добро, бороться с несправедливостью. Вместо этого ей приходится ожесточенно сражаться за право помогать тем, кто отстаивает ее интересы.
— Не всегда, — ответил раненый, и его взгляд как будто затуманился.
— Доктор Марш не сказал, как вас зовут.
— Джон. Джон Ганн. А как зовут вас?
Она вдруг вспыхнула, почувствовав на себе его изучающий взгляд. Она знала, что выглядит сейчас непривлекательной, даже неаккуратной. Из пучка волос, которые она закрутила на затылке, выбилось несколько прядей.
— Аннетта.
Он взглянул на ее пальцы.
— Мисс Аннетта Кэри?
Лицо у нее пылало. Ей-богу, непонятно почему. Она и прежде беседовала с пациентами. И, разумеется, всегда была сдержанна. Она всегда чувствовала себя свободнее в обществе книг и животных. Ей вдруг показалось, что с этим человеком она должна быть особенно осторожной. От него исходило властное притяжение, хотя на губах играла озорная усмешка. В его любезной манере держаться было нечто мальчишеское и непосредственное, и, вместе с тем, она производила впечатление скорее напускной, нежели врожденной.
