– Плезон, – ответил он. – Вот у кого шьет вся столица. Вот человек, для которого не существует сословных предубеждений. Он начал обшивать еще герцога Савойского, а потом у него шила костюмы половина Версаля. Якобинство он мирно пересидел, а потом сразу же переключился на Директорию, однако, узнав, что большая часть старой клиентуры вновь собралась в России, перебрался сюда и вот уже пятнадцатый год обшивает тут весь beau-monde[14]. Я отвезу к нему камзол и сделаю заказ на другие. Прямо на этой неделе. Хотя нет, боюсь, что на этой неделе не получится, а вот на той… – При этих словах у него отчаянно зачесалось в затылке. Он уже полгода был должен Плезону за мундир, и денег на это в обозримом будущем не предвидилось.
– Mulţumesc[15]… тьфу, то есть я хотела сказать, merci beaucoup[16]. – Ганна повернулась, желая повнимательнее рассмотреть дам на улице. На этот раз ее заинтересовали прически.
– Какой странный стиль. Волосы у всех подстрижены как у băieţel… То есть я хотело сказать как у сhlopczyk[17]…
– Ты хочешь сказать, a la garçon. Но тебе совсем необязательно стричься, – заметил Олег. Он восхищался ее роскошными, черными, как смоль, волосами. Не раз он пытался представить, как они выглядят, если освободить эту копну от шпилек и распустить по плечам. Они казались такими мягкими, словно шелк.
– Но я должна следовать здешней моде! Ведь мне приходится встречаться с людьми. Я не хочу выглядеть a la paysanne[18].
– Чепуха! Ты можешь придерживаться собственного стиля прически.
– Больше всего мне хотелось бы придерживаться собственного стиля в одежде, mon gentile cousin[19]. Не думаешь ли ты…
Вспомнив вчерашнее изумрудное платье с отделкой из черных кружев и представив себе как вызывающе с этими обнаженными плечами и грудью будет выглядеть короткая прическа, он сказал:
– Боюсь, это невозможно, Ганна. Может быть потом, после замужества, но на девиц на выданье здесь поглядывают строго.
– Удивляюсь, как это ваши gentilhommes[20] вообще удостаивают их взглядом, – сказала она. – Не зайти ли нам в магазин тканей, взглянуть на муслин?
– Я попрошу маму, чтобы модистка захватила с собой образцы. Вам будет проще выбрать.
«Вернее, так будет проще для тебя», – подумала Ганна. Но в ее планы не входила ссора с Олегом, и она с приятной улыбкой произнесла:
– Ах, gentile cousin, ты обо всем позаботился!
По пути домой Ганна спросила:
– Ты не знаком случайно с некоей госпожой Звягловской? Вандой, если не ошибаюсь.
– Я слышал о ней, – ответил он, поджимая губы, что, как она уже успела заметить, означало недовольство. – Могу я поинтересоваться, откуда ты знаешь женщину такого круга?
– Даму, ты хочешь сказать? – удивленно спросила Ганна.
– Я не вполне в этом уверен.
– С ней что-нибудь неладно?
– Я полагаю, она – вдова, совершающая увеселительную поездку по Европе. Причем, я не думаю, чтобы она так уж тяжело переживала собственное вдовство. Здесь она объявилась год назад и успела завоевать весьма сомнительную репутацию. Откуда ты ее знаешь?
– Я виделась с ней у себя на родине. Тогда она еще не была вдовой, но с мужем жила раздельно, а потом он умер. Ее принимали при дворе господаря, – добавила она. – Господиня[21] была от нее без ума, обновила благодаря ей свой гардероб. Модистки Букурештя озолотились благодаря Ванде. Ведь за господиней все свои наряды обновили и ее фрейлины.
– Неужели? Ну так теперь я понимаю, почему ее удалили от двора – не иначе после визита к вашему господарю депутации разъяренных мужей-придворных, – рассмеялся Олег. «И все же князю Поройцеву трудно будет оценить достоинства Ганны, если он обнаружит, что она поддерживает знакомство с этой беспутной женщиной», – подумал он.
– Но ваш великий князь Константин тоже не живет со своей женой. И, судя по сплетням, эта его пани Грудзинская в десять раз хуже госпожи Звягловской.
– Члены августейшей семьи могут поступать, как им заблагорассудиться, мы простые люди – им не чета и наше мнение им не указ, – возразил Олег. – Но лично мне не хотелось бы, чтобы ты разыскивала эту мадам Звягловскую. Маловероятно, что вы встретитесь в тех местах, где я собираюсь тебя представить. А если она все-таки рискнёт появиться в нашем доме, Спиридон получит необходимые указания и эта дамочка никогда не сможет застать тебя. Но, надеюсь, эта женщина не станет вторгаться в наше скромное жилище, ища встречи с тобой. Как ты считаешь? Она была твоей близкой подругой в провинции? Она и тебе показывала модные парижские журналы?
– Нет, что ты. Она ведь значительно старше меня.
– Ну хорошо, – сказал он, заметно успокоившись.
– Просто она была близкой э-э– знакомой моего отца.
Ганна поняла, что ее дальнейшие расспросы в столь неподходящий момент не приведут ни к чему хорошему. Она постарается найти менее придирчивых людей, которые смогут навести ее на след пани Звягловской.
Ганну ожидал день, полный забот и хлопот. Надо было договориться с модисткой и парикмахером, написать письмо отцу и сообщить, что пани Звягловская все еще одинока. Поэтому она не возражала против предложения Олега вернуться домой.
За завтраком дамы обсуждали кандидатуры модисток и фасоны платьев. А сразу же после еды Елена Матвеевна послала записку первой модистке столицы, мадам Лагайль. Банкнота крупного достоинства, вложенная внутрь, сыграла свою роль, и мадам сразу же прислала записочку, сообщив, что посетит ее сиятельство следующим утром в одиннадцать, с образцами и моделями.
Во второй половине дня им пришлось отложить все свои дела, так как приехала Софи (Софья Петровна) Брундукова с дочерью Маланьей, которую все звали на французский манер – мадемуазель Мелани. Ганну интересовала главным образом дочь, в которой она надеялась обрести подругу и наперсницу. Но надежды испарились прежде, чем Мелани произнесла первое слово. По правде говоря, они испарились при первом же взгляде на эту бледную, худую «северную нимфу». Ганна была убеждена, что дама, так сильно напоминающая один из портретов фламандских художников, не может иметь с ней ничего общего.
Было бы несправедливо сказать о Мелани, что она выглядела старше своих лет. Хотя ее бледность наводила на мысль о том, что последние несколько месяцев она провела в каменной пещере. Даже волосы ее имели какой-то тусклый, нездоровый вид. Бледно-голубые глаза, длинный нос, тонкие губы выражали неестественную отрешенность, столь часто встречаемую на портретах фламандских художников при изображении.
– Я рада познакомиться с вами, кузина, – произнесла Маланья. Ее светлые глаза пытливо оглядели Ганну с ног до головы. Мелани, сильно озабоченная поисками очередной жертвы в открывающемся сезоне, почувствовала в Ганне серьезную конкурентку.
– Взаимно, кузина, – слегка холодновато ответила Ганна. Она собиралась добавить несколько более теплых слов, но замерла под взглядом холодных голубых глаз.
– Елена Матвеевна сказала, что Олег давеча показывал вам город. Столица, вероятно, взволновала вас после вашей Бессарабии.
По ее тону можно было предположить, что по уровню цивилизации Бессарабии находится где-то рядом с Африкой.
– Да, конечно. Здесь все совершенно… иное. Во всяком случае никакого сравнения с прочими тремя европейскими столицами, которые я посетила. Ни в Букуреште, ни в Праге, ни в Варшаве я не видела, чтобы на улицах было так мало деревьев и так много городовых.
Маланья Брундукова по какой-то неясной причине сочла это высказывание личным оскорблением.
– Так ведь… в деревьях нужда, когда солнце палит и тень нужна. А тени нам без надобности. А и городовые нам не помеха – ведь у нас царь православный живет. А где в каких варшавах цари водятся? Нету там царей. Ведь нету, маменька? Вот и не нужны там городовые.
– Я только что говорила Елене Матвеевне, что мы будем счастливы помочь ей нести бремя ответственности за ваш дебют, Ганна, потому что в ее возрасте, как вы понимаете, это лишнее неудобство, нарушающее тихое и спокойное течение ее жизни, – вступила в разговор ее мамаша.
Сама Софи Брундукова была этаким резвым подростком сорока пяти лет.
– Моя Мелани уже подготовила наряды и все прочее. Будет ужасно хлопотно найти сейчас модистку. Если бы мы не были так заняты, я могла бы навести справки, но так как Сезон вот-вот начнется…
– Мы уже договорились с мадам Лагайль. Она придет завтра утром, Софи, – ответила Елена Матвеевна.
– Эта француженка? Хотя, конечно, выбирать уже не приходится. Странно, почему ваш отец не отослал вас домой немного пораньше, Ганна?
– Мой дом – Бессарабия, – твердо заявила Ганна.
Затем мадам Брундукова вновь обратилась к Елене Матвеевне.
– Вам следует присмотреть за этой Лагайль. Она ведь – француженка. Ее модели могут быть совершенно не подходящими для молодой девушки. Я наряды для Мелани заказывала в Москве, у мадам Блюментрост, еще до того, как мы приехали сюда.
