– Значит, вы думаете, что мистер Эндрю привезет мисс Мадлен и женится на ней? – спросила горничная, помогая взбить подушки, на которых возлежала хозяйка.
Худое лицо миссис Бэйнбридж скривилось от злости.
– Не будь дурой! У Эндрю нет времени для жены. Я говорила ему об этом. У него и без того полно работы, ему нужно заниматься хозяйством и мной. – Затем она подняла письмо двумя пальцами, как будто оно было заразным, и передала горничной. – Ты знаешь, что с ним следует сделать, – бесстрастно добавила вдова.
– Я даже не представляла себе, что где-нибудь может быть одновременно столько народу и стоять такой дикий шум! – вырвалось у Дороти, когда они оказались на пристани в оживленной гавани Нью-Йорка.
По трапам десятков судов взад и вперед сновали грузчики с чемоданами на плечах; над головой скрипели лебедки, поднимая тяжело нагруженные сетки с поклажей с деревянного пирса и перенося на палубу судов. Громкие команды судовых офицеров смешивались со взрывами громового хохота матросов и непристойными предложениями вызывающе одетых женщин, поджидавших на пристани выходящих в город моряков.
– Какое захватывающее зрелище! – заявила Виктория, наблюдая, как два могучих грузчика несут пару чемоданов, в которых уместилось все имущество девушек, на борт судна с красивым названием «Чайка».
Дороти согласно кивнула, но ее лицо затуманилось.
– Да, конечно, но я не могу отделаться от мысли о том, что, когда кончится плавание, мы будем разлучены, и все это – по вине нашей прабабушки. О чем она только думала, когда решила отказать тебе в приюте?
– Не знаю, но ты старайся не сосредоточиваться на этом, – с ободрительной улыбкой заметила сестра. – Думай только о приятных вещах. Посмотри на Ист-Ривер[1]. Закрой глаза и ощути аромат соленого ветра.
Дороти закрыла глаза и сделала глубокий вдох, но тут же сморщила нос.
– Все, что я ощутила, так это запах тухлой рыбы. Тори, если бы наша прабабушка знала тебя получше, то, я уверена, обязательно захотела бы взять тебя к себе. Она не может быть такой жестокой и бесчувственной, чтобы разлучить нас. Я подробно расскажу ей о тебе и добьюсь, чтобы она переменила свое решение.
– Ты не должна говорить или делать ничего такого, что могло бы ее раздосадовать, – мягко предупредила Виктория. – Пока что и ты, и я целиком зависим от наших родичей.
– Постараюсь по возможности не огорчать ее, – обещала Дороти, – но с помощью различных уловок сделаю так, чтобы ей стало абсолютно ясно: она немедленно должна послать за тобой!
Виктория усмехнулась, но промолчала, и через минуту Дороти вздохнула:
– В том, что мы отбываем в Англию, для меня есть лишь одно утешение: мистер Вильхайм сказал, что если я буду больше практиковаться и усердно работать, то смогу стать концертирующей пианисткой. Он говорил, что в Лондоне есть отличные педагоги, которые смогут обучить меня. Я попрошу, то есть нет, настою, чтобы наша прабабушка позволила мне сделать карьеру пианистки, – закончила Дороти, проявив такую решимость, о существовании которой у этой милой послушной девушки мало кто мог подозревать.
Виктория не стала указывать сестре на возможные препятствия в осуществлении этого замысла, которые пришли ей на ум. Будучи старшей и более рассудительной, она лишь заметила:
– Не слишком сильно настаивай, любовь моя.
– Я буду осторожна, – согласилась Дороти.
– Мисс Дороти Ситон? – вежливо осведомился джентльмен, отступив в сторону, чтобы пропустить трех здоровенных матросов, нагруженных тяжелыми мешками.
– Да, она самая, – взирая на безупречно одетого седого мужчину, ответила Дороти дрожащим от испуга и волнения голосом.
– Ее светлость герцогиня Клермонт поручила мне проводить вас в ее дом. Где ваши чемоданы?
– Вот они, точнее, один чемодан.
Он покосился через плечо, и два ливрейных слуги соскочили с запяток блестящей черной кареты с золотым гербом на дверце и поспешили взять чемодан.
– В таком случае мы можем отправляться в путь, – сказал незнакомец, когда чемодан погрузили на крышу кареты.
– А как же моя сестра? – упавшим голосом спросила Дороти, в страхе вцепившись в руку Виктории.
– Не сомневаюсь, что люди, встречающие вашу сестру, будут здесь с минуты на минуту. Дело в том, что ваше судно прибыло на четыре дня раньше, чем намечалось по расписанию.
– Не беспокойся обо мне, – утешила ее Виктория, изобразив на лице уверенность, каковой вовсе не испытывала.
– Не волнуйтесь, экипаж герцога сейчас будет здесь. У меня же еще есть дела на судне. Поезжайте.
Дороти крепко обняла сестру.
– Тори, я придумаю что-нибудь, чтобы убедить прабабушку пригласить тебя к ней в дом, вот увидишь. Я так боюсь. Не забывай писать мне. Пиши ежедневно!
Виктория осталась там, где стояла, наблюдая, как Дороти грациозно поднимается в карету с золотым гербом на дверце. Подножка была убрана, кучер щелкнул бичом, и запряженный четверкой лошадей экипаж тронулся, увозя Дороти, прощально махавшую рукой из окошка.
Мимо Виктории, толкаясь, с парохода шли матросы, устремлявшиеся затем на поиски хмельного пива и девочек. Не отрывавшая взгляда от быстро удаляющейся кареты, Виктория еще никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой и заброшенной.
Следующие два дня она существовала в тоскливом одиночестве своей каюты, если не считать кратких прогулок по палубе и завтраков и обедов с капитаном Гардинером – обаятельным человеком, который, казалось, наслаждался ее компанией и по-отцовски опекал ее. За последние недели Виктория провела с ним в кают-компании немало времени. Он узнал, по какой причине они с сестрой приехали в Англию, и проявлял исключительные доброжелательность и сочувствие.
Когда к утру третьего дня их пребывания в порту за Викторией вновь никто не приехал, чтобы отвезти ее в Уэйкфилд-Парк, капитан Гардинер решил взять это дело в собственные руки и нанял для нее фаэтон.
– Просто мы прибыли в Англию намного раньше установленного срока, что бывает крайне редко, – пояснил он. – Ваш кузен может не догадаться послать за вами людей и прождать еще пару дней. У меня есть дела в Лондоне, и я не могу оставить вас без опеки на борту судна. Вместо того чтобы терять время на уведомление вашего кузена о прибытии парохода, проще отправить вас прямо к нему.
В пути Виктория восхищенно любовалась открывающимся перед ее взором английским ландшафтом во всем его весеннем великолепии. На холмах и в долинах виднелись целые ряды живых изгородей из розовых и белых цветов. Несмотря на тряску, сопровождающую встречу фаэтона с рытвинами и ухабами, с каждой минутой у нее поднималось настроение. Кучер постучал по дверце, и в окошечке появилось его грубоватое лицо.
