– Уже очень поздно, – заметила она, но не получила ответа.
Ида оглянулась, но за тусклым пятном фонарного света лежала чернильная тьма. Бежать было некуда.
– Прошу вас… – Она схватила его за рукав.
Маршал замедлил шаг и остановился, но не из-за нее.
Они подошли к дверям, у которых стояла стража.
– Демуазель… – Он аккуратно отцепил ее руку. – Король оказал вам великую честь. С вами не случится ничего плохого.
Сколько раз он уже проделывал это? Ида была невинной, но не совсем невежественной. Церемониймейстеры и маршалы отвечали за королевских любовниц. Их долгом было заведовать потаенной стороной придворной жизни. Но она не любовница; она королевская подопечная… и наследница. Сколько других наследниц и подопечных ступали этой тропой вместе с маршалом глухой ночью? Маршал сказал, что она должна гордиться оказанной честью, но это не похоже на честь. Это похоже на нечто грязное, тайное и пугающее.
Маршал постучал жезлом в дверь, отворил ее и предложил Иде войти первой. Он настойчиво, но ласково подталкивал ее в спину.
– Сир, леди Ида де Тосни.
Генрих, сидевший у очага на скамье с высокой спинкой, оторвал глаза от стопки пергаментов, небрежно скрепленных сверху.
– А! – Он поманил Иду свободной рукой. – Подойдите, госпожа, и посидите со мной.
Кивка и взгляда хватило, чтобы маршал молча поклонился и вышел. Ида поспешно обвела комнату взглядом, но ни слуг, ни других гостей не обнаружила. Она осталась наедине с королем. С большой неохотой подошла и присела на край скамьи, сложив руки на коленях. Любопытно, документы, которые он изучает, имеют отношение к опекунству? Возможно, король решил проверить, что входит в ее приданое.
Генрих бросил на Иду долгий взгляд, от которого у нее свело живот. Отложив документы, он опустил руку на спинку скамьи и вытянул ноги. Ида заметила, что носки его сапог потертые.
– Не бойтесь, – произнес он. – Я вас не обижу.
– Разумеется, сир… – Она сжала колени.
– Кажется, вы мне не верите? – хихикнул Генрих. – Ваши губы говорят одно, а глаза полны всего того, что вы отрицаете… Нет, не опускайте взгляд. У вас красивые глаза цвета лесного ореха. – Он наклонился и погладил ее пальцем по щеке. – А кожа – как лепесток розы.
– Сир, я… – Она едва не отпрянула.
– Я знаю, о чем вы думаете. Вам хочется оказаться подальше отсюда?
Ида сглотнула, боясь ошибиться с ответом. Парализованная страхом, она пыталась собраться с мыслями.
– Лорд-маршал сказал, что вы хотите поговорить со мной об опеке.
– А, опека! – Его рука опустилась ниже и принялась играть с ее косой. – Вы наследница, Ида. У вас будет множество поклонников, желающих заполучить ваши земли и здоровую молодую женщину, способную рожать сыновей, так?
– Не знаю, сир… – Она покраснела от такой непристойной откровенности.
– О да, пока не знаете. Вы только что прибыли ко двору, но скоро они налетят со всех сторон и будут очень настойчивы. Ральф де Тосни был человеком с положением, а ваша мать – урожденная Бомон. – Король задумчиво водил пальцами по ее косе вверх и вниз, но неизменно спускался все ниже, пока не добрался до кисточки на конце, находившейся на уровне груди. – У вас есть земли, вы молоды, красивы и невинны. Настоящее сокровище, которое я намерен приберечь для себя.
Глаза Иды расширились. Она напряглась, чтобы вскочить на ноги:
– Сир, вы погубите меня…
– Несомненно, моя дорогая, – лениво улыбнулся Генрих, – ведь вам придется сравнивать со мной всех прочих мужчин, но не в том смысле, который вы вкладываете в эти слова. Мое внимание лишь добавит вам привлекательности в глазах тех, кто соперничает за мое золото и благосклонность. – Он указал на графин из горного хрусталя, стоявший на сундуке. – Налейте нам вина, будьте хорошей девочкой.
Ида была рада отсрочке, но ее руки дрожали, и она едва не разлила вино, темное, как венозная кровь. Она чувствовала на себе испытующий взгляд Генриха, и хотелось скрестить руки на груди.
Когда она вернулась к королю, он встал и накрыл ее кисти своей ладонью.
– Виночерпий из вас никудышный, – весело заметил он.
У Иды задрожал подбородок. Генрих забрал у нее вино, поставил на ларец и снова повернулся к ней:
– Ну что вы, милая, не надо плакать, не надо. Тише. Все хорошо. Я не обижу вас, честное слово. Я лишь хочу… – Он умолк, расстегнул круглые броши, скреплявшие ворот ее платья, и стащил его с плеч. Затем дернул завязки сорочки и стащил ее вслед за платьем, так что теперь Ида стояла перед ним обнаженная до талии и дрожала. – Очаровательно, – произнес он. – Такая юная, невинная и прелестная. Вы не представляете, что творите со мной…
* * *
Ида лежала в постели Генриха на надушенном прохладном полотне, укрытая мягкой чистой простыней и покрывалом из бордового шелка с вышитыми павлинами. Слезы текли из-под зажмуренных век, и она стирала их ладонью. Между ног горело, внизу живота ныло.
Генрих сидел на кровати, глядя на Иду пресыщенно и нежно.
– Хватит, – произнес он. – Не надо слез. Это было не так уж и плохо, верно?
Ида сглотнула.
– Конечно, сир, – прошептала она.
Само действо было странным и неприятным, но Ида стиснула зубы и сказала себе, что это король и у нее нет иного выбора, кроме как повиноваться его воле. Она стерпела и осталась жива – физически, по крайней мере.
– Так почему вы плачете? Я оказал вам великую честь, милая. Вы для меня как невеста – девственная невеста короля. – Он ласково отвел с ее лица прядь густых каштановых волос.
– Но я чувствую себя обесчещенной, – отважилась прошептать Ида. – Люди будут показывать на меня и называть шлюхой. Мое доброе имя замарано. Я достанусь мужу испорченной. – Она сглотнула болезненный ком в горле, и слезы полились из-под век.
– Не надо, милая! – Генрих заключил ее в объятия и провел пальцем по мокрому лицу. – Никто не подумает о вас плохо. Вы принадлежите мне. Вы принадлежите королю, а королю всегда достается самое лучшее. Если кто-то оскорбит вас взглядом или словом, я велю его высечь, но этого не случится, обещаю. Беспокойство говорит в вашу пользу, но оно совершенно излишне. Я забочусь о тех, кто мне принадлежит. Держите голову высоко и гордитесь собой.
Он заставил ее сесть и собственноручно угостил вином, похожим на кровь. Затем достал из сундука перстень – не безделицу, какие раздавал сегодня направо и налево, а подлинное произведение ювелирного искусства – балас-рубин[9] размером с крупный мужской ноготь.
– Носите его ради меня, – произнес он. – По нему люди узна́ют, что вы принадлежите мне и я высоко ценю вас.
Король надел перстень на безымянный палец, предназначенный для обручального кольца, и поцеловал Иду в щеку и губы.
