– Нет, конечно, – ответила она. – А еще мне не нравится, когда десяток фонарей светит прямо в окно, в которое несет конюшней. Но это всего лишь комнаты на постоялом дворе, где требуется провести только одну ночь. И я заранее просила оставить их для нас.
– Я в чем-то виноват перед вами, мисс Мартин? – уточнил он.
Эти слова заставили ее повернуться к нему. Она уставилась на него в упор, подняла брови и замедлила шаг.
– Ваш экипаж гораздо удобнее любого наемного, – объяснила она. – Комнаты, отведенные мне и девочкам, значительно превосходят те, где мы должны были поселиться. Ужинать в отдельной столовой намного спокойнее, чем в общем зале. Но все эти мелочи не заслуживают внимания. Безусловно, вы и люди вашего круга принимают их как должное. Но я к вашему кругу не принадлежу, лорд Аттингсборо, и не желаю принадлежать. Более того, я привыкла полагаться только на себя. Я не нуждаюсь ни в защите мужчины, ни в покровительстве аристократа, чтобы пользоваться особыми привилегиями.
Ну и ну! Такой решительный отпор в последний раз ему давали еще в ранней юности. Он посмотрел на Клодию с возросшим интересом.
– Значит, я должен извиниться за старание обеспечить вам удобства?
– Ничего вы не должны! – отрезала она. – С моей стороны было бы крайне неучтиво требовать извинений. Ведь я должна быть благодарна вам. И я действительно благодарна.
– Что-то не заметно, – усмехнулся он.
– И тем не менее это так.
Она чуть не улыбнулась. Уголки ее губ дрогнули. Но демонстрировать подобные признаки слабости она не собиралась, поэтому сжала губы в тонкую линию, устремила взгляд вперед и прибавила шагу.
Пора сменить тему, решил Джозеф. Впредь не стоит оказывать мисс Мартин лишних одолжений, чтобы она не чувствовала себя обязанной.
– Сегодня утром я убедился, что все школьницы опечалены расставанием с мисс Бейнз и мисс Вуд, – вновь заговорил он. – Значит, ученицы, которые платят за свое обучение, никогда не ссорятся с теми, кто учится из милости?
– Напротив, ссорятся, и очень часто, – сухо сообщила она, – особенно когда в школе появляются новые девочки, учащиеся из милости – с простонародным выговором, грубыми манерами, озлобленные на весь свет. И конечно, пропасть между бедными и богатыми никуда не исчезает: после окончания школы их пути расходятся навсегда. Но это любопытный жизненный урок, который мы с другими учителями преподаем, несмотря на все трудности: мы пытаемся объяснить девочкам, что все мы люди, и если не считать привилегий, полученных по праву рождения и благодаря иным обстоятельствам, между нами почти нет различий. Надеюсь, нам удается внушить ученицам уважение ко всем людям, которое они сохранят до конца своих дней.
Этот ответ понравился Джозефу: он прозвучал разумно и здраво.
– Что побудило вас принимать в школу неимущих учениц? – спросил он.
– Моя собственная бедность. Состояние моего отца было майоратным и потому после его смерти, когда мне было двадцать лет, перешло к кузену. Доставшаяся мне доля оказалась, скажем прямо, очень скромной, почти ничтожной. Не будь я ограничена в средствах, я проявляла бы щедрость иными способами. Но мне удалось найти способ не раздавать людям деньги, а оказывать им услуги.
А ведь она могла не делать ни того ни другого.
– И все-таки обучение бедных девочек наверняка обходится вам недешево, – заметил он. – Вы даете им крышу над головой, кормите, одеваете. Из-за них вы не в состоянии принимать в школу больше учениц, родители которых способны платить за обучение.
– Плата за обучение в школе довольно высока. Испытывать по этому поводу чувство вины я не намерена: я убеждена, что мы даем прекрасное образование, а если кто-то из родителей считает иначе, они вправе отослать дочерей в любую другую школу. Кроме того, у школы есть на редкость щедрый попечитель – увы, его имя неизвестно. Больше всего меня тяготит сознание, что я так и не сумею лично поблагодарить его за все.
Городок остался позади, они шагали по проселочной дороге между низкими живыми изгородями, за которыми расстилались поля и пастбища. Легкий ветер овевал лица и приподнимал поля шляпки.
– Значит, если так можно выразиться, у вас есть «платные» и «бесплатные» ученицы, – подвел итог маркиз. – А вы не думали о других различиях? Например, о девочках с физическими недостатками?
– Вы имеете в виду хромых? – уточнила она. – Или глухих? Или отстающих в умственном развитии? Признаться, никогда не думала. Слишком много трудностей пришлось бы преодолевать в этом случае, вы не находите?
– А разве сейчас вы не сталкиваетесь с трудностями?
На некоторое время она умолкла.
– Даже не знаю… Просто не задумывалась. Полагаю, большинство родителей, у которых есть дети с физическими недостатками, особенно девочки, считают, что они не в состоянии учиться вместе с остальными, и даже не пытаются записать их в школу. Но если бы они попытались и обратились ко мне, я… нет, не знаю, что бы я ответила. Смотря о каком физическом недостатке шла бы речь. Обучать хромого ребенка легко, правда, он не сумел бы учиться танцам или участвовать в подвижных играх. Но как быть с глухой ученицей или отстающей в умственном развитии?… А в целом вопрос интересный.
Клодия повернулась к спутнику с серьезным и одобрительным выражением лица.
– Я должна как следует обдумать его, – сообщила она.
– Непременно выясню, к каким выводам вы пришли, когда мы прибудем в Лондон, – улыбнулся маркиз. – Вы, наверное, всегда мечтали быть учительницей?
Она снова задумалась, и Джозеф заключил, что поддерживать легкомысленные беседы ни о чем она не привыкла.
– Нет, не всегда, – наконец призналась она. – В детстве у меня были совсем другие мечты. Но когда стало ясно, что им не сбыться, передо мной встал нелегкий выбор. Как леди и дочь состоятельного джентльмена, я имела полное право оставаться в отцовском доме и пользоваться материальной поддержкой отца. Полагаю, после его смерти мой кузен был бы вынужден и впредь обеспечивать меня. Или я могла бы начать зарабатывать своим трудом. Я выбрала второе. После этого пришлось снова делать выбор: кем быть – компаньонкой или учительницей? Это решение далось мне без труда. Мне даже думать не хотелось, что я буду на побегушках у какой-нибудь глупой и капризной старухи двадцать четыре часа в сутки. Так я и стала гувернанткой.
Вдалеке залаяла собака. Сумерки сгущались.
Значит, и у нее были мечты. Значит, раньше она не была такой приземленной и прозаичной. Наверное, мечтала о замужестве, а может, и о любви. Почему же вдруг поставила на личной жизни крест еще до двадцатилетия? Она не дурнушка, даже сейчас она выглядит привлекательно, особенно когда чувствует себя непринужденно и хотя бы изредка улыбается. А в юности могла быть премиленькой. К тому же она упомянула о скромном наследстве – не может быть, чтобы среди мужчин не нашлось охотников взять ее в жены. Или ее сердце отдано одному, недосягаемому…
