У себя в замке он никого не принимал – или делал это очень редко, зато для жителей окрестных деревень его двери были всегда открыты. По отношению к ним он вел себя как заботливый и щедрый сеньор. По характеру ван Тильден не был дикарем-отшельником, знакомые отдавали должное его прямодушию, незлобивости, готовности помочь в беде. Ему было немногим более сорока, когда он написал завещание, обеспечив деньгами слуг и помощников, сделав щедрые дары редким друзьям, передав свою финансовую империю государству Соединенных Штатов. Замок он поручил коммуне, на территории которой он стоит, снабдив ее рентой для его поддержания. Покоиться он пожелал в «своей» часовне при замке, распорядившись, чтобы коллекция была продана с публичных торгов, а выручку разделили между собой две крупные благотворительные организации. После этого прекрасной звездной ночью, ночью святого Варфоломея, а если хотите, Варфоломеевской, надев на себя костюм эпохи Ренессанса, он заперся в библиотеке и принял яд, пожелав избавить себя от будущих мучений: у него нашли начальную стадию рака.
Трагический конец для человека, о котором практически никто ничего не знал, стал для прессы настоящей золотой жилой. Журналисты своего не упустили, дав волю самым безудержным фантазиям. Чего только не написали о ван Тильдене, сравнив его даже с маркизом Карабасом, что невольно предполагало появление на аукционе Кота в сапогах…
Морозини, повстречав в Друо Бертье, репортера из «Фигаро», с которым познакомился во время дела «Слезы Марии-Антуанетты», высказал ему свое нелицеприятное мнение о прессе. Тот сразу же возразил:
– Спорю, князь, что вы не читали моих статей. Я отвечаю за каждое свое слово. Я был одним из немногих, кто знал ван Тильдена лично. Может, он и был чудаком, но при этом добрейшим малым. Жители его деревни, где у него были настоящие друзья – врач, учитель, кюре и нотариус, – оплакивают его как своего родного. Их утешает его распоряжение о погребении в замковой часовне, им было бы очень горько расстаться с ним навсегда. Все это свидетельствует о том, что ван Тильден жил весьма незатейливо, деля время между садом – он был страстным любителем роз, – библиотекой, собаками и, разумеется, своей коллекцией.
– Вы ее видели? Вы? Собственными глазами?
– Коллекцию? Нет, не видел. Я знаком с ней понаслышке, говорят, что она потрясающая, что ван Тильден входил в свой сейф-донжон только ночью, одеваясь при этом в соответствии с модой короля Генриха III. Он считал, что похож на него, носил такую же бородку, острые усы. Этот господин надевал колет, шоссы, черный бархатный берет, плоеный воротник, украшал грудь цепью ордена Святого Духа.
– Почему бы и не поиграть, в конце концов! Но я не спросил у вас о здоровье домашних. Как Каролина? Как малыш?
– Чудесно! Надеюсь, что маркиза де Соммьер и мадемуазель дю План-Крепэн чувствуют себя не хуже?
– Вы не ошиблись. Непременно передам им, что мы с вами виделись… Однако, похоже, открыли двери, и мы можем войти в зал…
Подхватив Уишбоуна под руку, Альдо направился ко входу, у которого стояли савояры[4] в синих ливреях с красным воротником. Они рассаживали приглашенных и порой даже проявляли суровость, поскольку не все гости отличались сговорчивостью. Двое из них поздоровались с Морозини, они хорошо знали князя.
– Вам придется сидеть во втором, а может быть, даже в третьем ряду, ваша светлость. Вы заказали два места, поэтому ничего другого невозможно вам предложить.
– И прекрасно! А кто на первом?
– Ага-хан и все Ротшильды из Лондона, Парижа и Вены.
– Значит, и барон Людовик здесь? Как приятно!
Глава австрийской линии Ротшильдов был добрым другом Морозини, и он был искренне рад с ним повидаться. Альдо помнил, какое чудесное свадебное путешествие они с Лизой совершили на его яхте. Однако с Морозини радостно стал здороваться весь клан Ротшильдов, и житель Техаса сразу запутался в толпе баронов с одной фамилией. Несколько в стороне держался только один, лорд Ротшильд. Наконец все расселись по местам, и Уишбоун погрузился в роскошно изданный каталог, которым снабдил его Альдо. Сам Морозини отправился поздороваться с аукционистом, мэтром Лэр-Дюбрей, который должен был вести аукцион вместе со своими постоянными помощниками господами Фалькенбергом и Линзенером.
Мэтр Лэр-Дюбрей поприветствовал Альдо как старого знакомого. Они виделись довольно часто и в последний раз не так уж давно, а сейчас времени для разговора оставалось мало, аукцион должен был вот-вот начаться. Альдо успел сообщить, что гость из Америки ищет химеру Борджиа. Сообщение вызвало веселый смех.
– Химера перешла в область химер в полном смысле этого слова! Благодаря океанским глубинам она стала легендой, и думаю, это лучшее, что могло с ней произойти.
– Неужели и вы суеверны? – насмешливо осведомился Альдо. – Кто бы мог подумать!
– Не сказал бы, что я слишком суеверен, но химера была любимой игрушкой злокозненного Чезаре, и этим все сказано. У нас здесь есть другие чудеса, аукцион обещает быть сказочным.
– Что-то в зале мало женщин…
– Их мало, это естественно. Большая часть украшений – исторические, их нельзя носить. Те, что пришли, явились сюда из чистого любопытства. Прошу прощения, милый князь, настало время начинать!
Зал в самом деле был полон, и Морозини поспешил занять свое место рядом с техасцем. Воцарилась тишина.
Подтверждая радужные предсказания аукциониста, первые вещи были проданы гораздо дороже, чем намечал каталог. Золотое кольцо с бриллиантом и сапфиром, между которыми притаился тайничок для яда, ушло за баснословную цену. Затем настала очередь двух золотых браслетов с жемчугом, небольшими рубинами и выгравированными любовными изречениями, какими так любили обмениваться в ту эпоху. Браслеты принадлежали Лукреции Борджиа, в те времена герцогине Феррарской, и нежные послания на латыни, без сомнения, принадлежали поэту-венецианцу Пьетро Бембо, который был, судя по всему, ее самой большой любовью.
Начался торг, и изумленный Альдо стал свидетелем поединка, какого не видел еще ни разу в жизни: его чудо-техасец сдвинул на затылок шляпу и вступил в борьбу с самим бароном Эдмоном де Ротшильдом, набавляя после него цену с упорством автомата, вознамерившись во что бы то ни стало взять верх.
Альдо попробовал образумить Корнелиуса:
– Не сходите с ума! Вы заплатите за браслеты цену, которой они стоят!
– Заплачу! Зато мисс Торелли будет довольна. И согласится подождать эту, ну как ее…
– Химеру, – сердито подсказал Альдо. – Но вы понимаете, что взвинчиваете цены? Что будет, когда дело дойдет до колье испанской королевы Изабеллы Валуа?
