— Успокойся, Маргарита, — Рене стал успокаивать жену, словно та была маленькой девочкой. — Все будет хорошо, все будет прекрасно. Наступит утро, и ты сама посмеешься над своими опасениями. Ночные страхи рассеятся вместе с лучами
Солнца.
— Я хочу тебе верить, Рене, — сквозь слезы проговорила Маргарита, — но я знаю, будет по-другому. Она вскинула голову и убежденно произнесла:
— Может, нам не надо ехать.
— Но я должен ехать, — чуть ли не взмолился Рене, проклиная птицу, так некстати подлетевшую к их окну.
— Я понимаю Рене, что ты не можешь не ехать. И мы поедем с тобой. Извини меня, пожалуйста, за мои нелепые страхи. Я больше не буду говорить о них.
— Но ведь ты плачешь, Маргарита. И я чувствую себя виноватым перед тобой.
— В чем ты виноват? — воскликнула Маргарита, — это я все придумала. Сама себя запугала и теперь плачу. Извини, дорогой, что заставила тебя волноваться и не обращай внимания на мои слезы, они сейчас высохнут.
Рене прилег рядом с женой и обнял ее, та все время вздрагивала и поглядывала на окно, словно ожидая, что сейчас вновь раздастся глухой крик филина.
— Полно тебе, Маргарита, ты уделяешь глупой птице больше внимания, чем мне. Женщина горестно улыбнулась.
— Я в самом деле глупая, так расстроиться из-за какой-то ерунды. Я вбила себе в голову, что крики филина связаны со смертью. А может, он просто был голоден.
Рене положил ладонь на губы жены.
— Молчи и не думай ни о чем. Лучше постарайся заснуть. Скоро утро, а ты еще не смыкала глаз.
— Я знаю, что уже не смогу уснуть. А как там Констанция? — вдруг заволновалась Маргарита. — Может, она испугалась выстрелов или ее тоже напугал филин?!
— Нет, что ты! Ты бы уже услышала ее плач. К тому же окна ее спальни выходят на другую сторону. Так что она, наверное, даже не вздрогнула во сне.
Некоторое время и Рене, и Маргарита лежали молча. Первой тишину нарушила женщина.
— Рене, а ты никогда не жалел, что у нас родилась дочь. Ведь каждый мужчина мечтает о сыне?
Хорошо, когда есть сын и дочь, — ответил Рене, и на его губах появилась улыбка.
Но в темноте, заполнявшей спальню, Маргарита не заметила ее и абсолютно серьезно продолжила разговор.
— Я очень хотела, чтобы у нас первым родился сын. Мы бы назвали его как твоего отца.
Рене покрепче прижал к себе Маргариту и ощутил ее горячее дыхание на своем плече.
— Я люблю тебя, — сказала Маргарита, — и знаю, что мальчик будет похож на тебя.
— Да, точно также, как Констанция похожа на тебя, Маргарита.
— Но ты же не видел меня маленькой.
— Я знаю, какой ты была, ведь ты ни на каплю не повзрослела и тебя одолевают детские страхи.
— Я ничего не могу с собой поделать, Рене, поверь мне. Я очень суеверна и пуглива. Но когда с тобой, мне ничего не страшно.
— А кто только что плакал и уверял меня, что филин приносит несчастья?
— Извини меня, дорогой, я больше не буду.
— Ну вот, ты снова говоришь, как ребенок.
— Но я же нравлюсь тебе именно такой?
— Да, Маргарита, всегда оставайся такой, и я буду вечно любить тебя.
— А ты, Рене, тоже не меняйся. Вот так же нежно прижимай меня к своей груди и шепчи мне на ухо.
— Я люблю тебя, — прошептал Рене и нашел губами влажные губы Маргариты. — Ты иногда пугаешь меня, — признался он.
— Но ведь мы так долго не виделись и не были вместе, что я уже отвыкла от тебя.
Рене покрепче прижал жену, чувствуя, как его всего охватывает желание. Испуг женщины постепенно исчез. Она забыла обо всем, о своих страхах, о заботах. Она всецело отдалась любви, даря и получая в подарок поцелуи.
Уже с самого утра дворец в Мато был наполнен голосами слуг. Вовсю шли приготовления к отъезду. Как ни странно, ими руководили не Рене, не Маргарита, а графиня Эмилия. Ей казалось, что она знает куда лучше своего сына и невестки, что им понадобится в Лондоне. Она напоминала слугам о каждой мелочи и, если бы Рене не вмешался в сборы, то их перегруженный экипаж не сдвинулся бы с места. Но, к счастью, Рене вовремя заметил старания матери и успел остановить ее.
— Мама, ты же знаешь, я никогда не отправляюсь в дорогу с лишним багажом. Если что — нибудь понадобиться, я всегда куплю на месте.
— Теперь же, Рене, ты отправляешься не один, с тобой Маргарита и Констанция.
— Я не вижу, что это может изменить.
— Но я же дала распоряжение, чтобы собрали только самые необходимые вещи, — немного обиделась Эмилия.
— Мама, никому не приходится так много путешествовать как мне, и я знаю — половина из тех вещей, что упакованы, останутся нетронутыми до нашего возвращения в Мато.
— Ну что ж, если ты лучше меня знаешь, что нужно твоей жене и дочери, то я не буду вмешиваться, — сказала Эмилия подчеркнуто сухо.
Напряжение снял гонг, который напомнил всем, что завтрак готов. И если до этого в доме царили возбуждение и суматоха, то за столом все вели себя степенно. Даже маленькая Констанция, казалось, ощущала торжественность момента, ведь она впервые в жизни отправлялась в путешествие.
Рене украдкой поглядывал на мать, как бы прося прощение за то, что не позволил ей упаковать половину родового имения и отправить вместе с сыном в дорогу.
Маргарита смотрела на все так, словно она уже сидела в карете. Каждый ее взгляд был прощальным: она прощалась с героями батальных сцен на старинных
Гобеленах, прощалась с предками ее мужа, чьи портреты висели в галерее, прощалась с садом, глядя на него с высоты второго этажа.
— Боже мой, — шептала Маргарита, созерцая уходящий к горизонту пейзаж, — я не знаю, зачем еду, почему с нами должна быть Констанция? И еще этот филин… его страшное уханье. Может не стоило Рене убивать его? Но ведь я сама виновата, сама испугалась, а муж лишь хотел развеять мои страхи.
Маргарита ела медленно, стараясь резать омлет на удивительно маленькие кусочки. Ей хотелось, чтобы завтрак никогда не кончался, ведь, возможно, они в последний раз сидели всей семьей за этим столом: она, Маргарита, Эмилия, Констанция и Рене.
Но все когда-нибудь кончается, кончился и завтрак. Маргарита поднялась в гардеробную одеться в дорожный наряд.
А Рене поджидал ее на крыльце, беспечно усевшись на перила балюстрады. В своем дорожном костюме, сидящий на балюстраде с ногой, закинутой за ногу, он больше напоминал не графа, находящегося на королевской службе, а буржуа-прощелыгу, который тщится быть похожим на дворянина.
Но стоило Рене обратиться к матери, как по выговору и жестам в нем сразу же можно было признать знатного вельможу. Все остальное было только внешним. Рене отдавал дань моде, в чем-то копируя поведение других, но не впуская веяний нового времени к себе в душу.
