– Нет! – крикнул он.
– Да.
Ее голос был совершенно спокойным. Она дернула веревку.
Он попытался бежать, но было слишком поздно. Сеть опутала его, словно он был тигром, которого собирались убить.
Нечто подобное с ним уже случалось. Но он не вернется в тюрьму. Он будет сопротивляться.
Обезумев от паники, ярости и мучительной боли, он бился, запутываясь все сильнее и сильнее.
– Прекрати, Арну. Успокойся. Мы не причиним тебе вреда.
Никакие ее слова не могли умерить его ужаса. Он не даст снова поймать его в ловушку!
Низкий, плотный шотландец вышел из-за ширмы, набросил веревку Арну на грудь. Подонок дернул за нее, стягивая петлю.
Арну стал задыхаться.
– Макларен, не задуши его! – предостерегла мать Бригитта.
– Он сошел с ума! – прохрипел Макларен.
Арну увидел, как горят у Макларена глаза. Макларену нравилось ловить людей. Нравилось их душить. Забыв про сеть, Арну ринулся на него.
Макларен прав. Арну действительно сошел с ума.
Он не вернется в тюрьму.
Он споткнулся и упал, порываясь наброситься на Макларена.
Четыре монахини бросились к нему из углов комнаты.
Сеть врезалась в лицо, цеплялась за тряпицу, закрывавшую глаз. И тряпица слетела.
Он замер, понимая, что выдал себя.
Сестра Тереза ахнула:
– Его глаз! У него есть глаз!
– Совершенно здоровый. – Гнев матери Бригитты прорвался сквозь его страх, принеся с собой мимолетное просветление. – Я была права. Он лгал.
Монахини набросили на него шерстяные одеяла.
Темнота обволакивала его. Темнота душила.
Паника нахлынула с новой силой. Арну снова забился, пытаясь освободиться от пут.
Жар усиливался. Воздух уходил. Ему было все труднее дышать. И прежде чем потерять сознание, Арну мрачно напомнил себе: ему приходилось жить в камере, размером с гроб. Многие годы ему удавалось выживать без света, без тепла, без сносной еды. Его дух выдерживал один удар за другим. Погибали его друзья. Год за годом его избивали кнутом, палкой. Наконец дух его был сломлен и все потеряло для него значение.
Но в тот момент, когда уже не на что было надеяться, он обнаружил в себе крошечную искру света. Медленно, мучительно он вернулся от края пропасти.
И он снова вернется.
Потому что теперь он изменился. Трудности сожгли мягкую, изнеженную личность, оставив только стальную решимость и холодный инстинкт убийцы.
Он получит Сорчу. Он спасет свое королевство.
Ведь он принц Ренье!
Большой дворец в Бомонтани, тремя годами раньше
Костлявым кулаком Ренье пробил в стекле дыру и замер, чтобы не пропустить крика стражников, услышавших звук разбивающегося стекла.
Тишина. Пока удача на его стороне.
Просунув руку внутрь, он открыл задвижку окна, нажал, и створка окна легко открылась. Он проскользнул в темную, похожую на пещеру комнату и набрал полную грудь воздуха, напоенного запахом денег. Он находился в холле Большого дворца, где даже глубокой ночью стены тускло поблескивают золотом. Темноту не нарушал свет свечей, но его глаза давно привыкли к темноте.
У него было всего несколько минут для того, чтобы разыскать слабую старую королеву и заставить ее выполнять его приказы. Иначе, если его схватят, он окажется в тюремной камере.
Она жила в западном крыле, где в комнаты падал вечерний свет. Он помнил, как ее игла погружалась в ткань вышивки, снова и снова, протаскивая за собой нитку, помнил ее холодный, ясный голос.
Остановившись, он закрыл глаза и пошатнулся, потерявшись в воспоминаниях, переполняемый мучительной потребностью мести. И мучительным голодом. Боже, он в последний раз ел два дня назад, а в последний раз ел досыта и вкусно восемь лет назад!
Он скользнул в коридор, беззвучно двигаясь по тихим помещениям, и на каждом повороте останавливался, прислушиваясь. Стража находилась за стенами дворца. Внутри дворцовых помещений не было никакого движения. Даже мышка не осмеливалась нарушить отдых королевы Клавдии.
Дверь в ее покои отворилась при его прикосновении, и он сразу почувствовал, что попал туда, куда и намеревался. Запах лаванды был густым. Изящная мебель заполняла все пространство гостиной, а одна ночная свеча, горевшая в соседней комнате, едва освещала смятую массивную постель с вырезанной в изголовье копией королевской короны.
Пока он пробирался к спальне, запах лаванды усиливался. Он остановился на пороге. Спальня королевы оказалась огромной и высокой: отнюдь не самая уютная комната во дворце, но, безусловно, самая величественная. А именно это и нужно было проклятой старухе королеве. Он скользнул вперед, к вороху одеял, которыми была укрыта королева.
Он давно мечтал об этом мгновении. В глубине тюремной камеры, куда редко проникал свет, где серые стены смыкались вокруг него, а потолок был настолько низким, что не давал ему выпрямиться во весь рост, он мечтал о том, как окажется здесь: будет смотреть на старую ведьму и радоваться, что может ей наконец отомстить.
На мгновение все поплыло у него перед глазами, кровь бросилась в голову, но он взял себя в руки.
И у себя за спиной он услышал щелчок взведенного курка.
Резко повернувшись, он увидел седовласую даму, сидевшую в кресле у окна. Она была целиком закутана в шерстяной плед, из складок которого торчало дуло пистолета.
Хриплым старческим голосом она приказала:
– Подними руки вверх, иначе я пристрелю тебя на месте.
Он заметил на ее дорогом ковре следы крови, поднял руки, посмотрел, как она тянется к сонетке, и проговорил:
– Ваше величество, неужели вы не узнаете вашего единственного крестного сына?
Старуха пристально посмотрела на него.
Он был в лохмотьях. Глаза лихорадочно горели. Борода скрывала его подбородок и губы, которые давно разучились улыбаться. И от него исходило зловоние, как от человека, который много лет не видел воды и мыла.
– Что ты несешь? – спросила старуха.
Он поклонился со всем изяществом, на которое еще был способен, не опустив при этом рук.
– Принц Ренье де Леонидес к вашим услугам.
– Ты, нахальный идиот! Моего крестного сына восемь лет назад убили заговорщики!
– Слухи о моей смерти были сильно преувеличены.
Она рассмеялась и приказала:
– Зажги свечи.
Костлявая рука, унизанная перстнями и державшая пистолет, не дрогнула, словно королеве было двадцать лет, а не восемьдесят два.
– И двигайся осторожно. Мне было бы крайне неприятно разнервничаться и по ошибке пристрелить собственного крестного сына!
В ее голосе звучало презрение, но она не стала кричать и звать охрану.
Он двигался очень осторожно, как она приказала. Взял факел, зажег его от камина, после чего зажег свечи в оказавшихся рядом канделябрах.
