И почувствовала удовлетворение оттого, что, вероятно, правильно определила национальность этого человека; впрочем, проверить это было бы сложно.
Заметив, что человек этот прямо-таки глазеет на нее, Бертилла покраснела и отвернулась. К ее радости, в эту минуту к ней обратился корабельный казначей.
— Мисс Бертилла Элвинстон? — спросил он. — Так-так, мисс, номер вашей каюты тридцать семь, она одноместная. Стюард проводит вас.
Стюард выступил вперед, взял у Бертиллы ее небольшую дорожную сумку и повел девушку по узкому, с низким потолком коридору.
— У меня еще есть багаж, он остался в поезде, — сказала Бертилла.
— Его доставят на борт, мисс, — сообщил стюард и открыл дверь каюты со словами: — Вот ваша каюта, мисс, надеюсь, вы найдете здесь все, что вам требуется.
Каюта, как показалось Бертилле, была чуть побольше маленького шкафа.
Она вспомнила, что Чарлз Диккенс, впервые в жизни поднявшись в 1842 году на борт корабля, охарактеризовал свою каюту как «чудовищно несообразный ящик».
Но Бертилла, обрадовавшись тому, что ей не придется делить помещение с какой-нибудь чужой женщиной, настроена была отнюдь не критически.
Из мебели в тесной каюте были только койка и небольшой комод. Один угол отгорожен занавеской, там можно повесить платья. Там же находился и таз для умывания, его можно было водрузить на нечто вроде туалетного столика, а потом вылить воду в специальный слив.
Все это ничуть не напоминало роскошь, которой, в соответствии с рекламной брошюрой, следовало бы ожидать от «Коромандела». Впрочем, подумала Бертилла, может быть, изображенные в ней салон-столовая с креслами и пальмами в кадках, большие комфортабельные каюты, орган в картинной галерее, комната для карточных игр и особая каюта, где можно написать письмо, — все это есть в первом классе.
«Не важно, — утешала она себя, — зато здесь я предоставлена самой себе».
И все же она не могла избавиться от ощущения, что ее каюта напоминает камеру узника, которого перевозят из одной части света в другую, не справляясь о его желаниях.
Эта мысль подействовала на девушку так угнетающе, что она решила подняться на палубу и понаблюдать за отплытием.
Ей рассказывали, что это веселая и бодрящая картина: играет оркестр, с набережной на борт и обратно бросают ленты серпантина, а провожающие выкрикивают добрые пожелания отплывающим в долгий путь.
Но, выйдя на палубу, Бертилла убедилась, что в такую ненастную погоду желающих попрощаться набралось немного.
По набережной двигались главным образом грузчики, все еще переправлявшие на борт багаж и грузы.
По трапу первого класса поднимались запоздалые пассажиры, которые прибыли сюда в последнюю минуту, чтобы избежать толчеи.
Было среди них несколько леди, закутанных в меха и под зонтиками; выглядели они столь же элегантно и держались с таким же достоинством, как мать Бертиллы, когда она куда-нибудь отправлялась.
Этих леди, как правило, сопровождали джентльмены в клетчатых пальто из шотландки, в шляпах или котелках, которые им из-за сильного ветра приходилось придерживать рукой.
Были там и дети в сопровождении одетых в униформу нянь.
Трап уже собирались поднимать, когда Бертилла увидела на набережной мужчину, выступающего с каким-то особенным благородством, — и узнала его.
Бертилла вдруг почувствовала, что сердце у нее сильно забилось.
Широкие плечи, красивое лицо — ни с кем невозможно было спутать человека, который помог ей на станции и довез ее до дома в своем бруме.
«Это же лорд Сэйр! — сказала она себе. — И он отплывает на „Короманделе“.
Она увидела, как лорд Сэйр поднялся по трапу, а потом прошел еще вверх на палубу первого класса.
«Я его больше не встречу и даже не увижу».
И тем не менее Бертилла обрадовалась, что на борту есть хотя бы один человек, которого она видела раньше, имя которого знала и который все же принадлежал к ее кругу.
На сердце у нее немного полегчало. Уже не таким сильным было ощущение пустоты, охватившее Бер-тиллу с той минуты, как поезд увез ее из Лондона совершенно одну.
Сходни убрали, и только теперь Бертилла услыхала звуки оркестра, сильно приглушенные, поскольку музыканты играли в помещении.
Всего несколько человек на набережной помахали на прощание и поспешили уйти из-под дождя, а корабль отплыл тихо и спокойно, без малейших драматических эффектов.
Холодный ветер с моря задувал все сильнее, хлестал дождь, и Бертиллу начала пробирать дрожь.
В то же время она уже не чувствовала себя столь отчаянно одинокой.
И только потому, каким бы абсурдным это ни казалось, что на борту находился лорд Сэйр, — ведь он был добр, очень добр к ней, когда она попала в беду.
Лорд Сэйр тем временем с чувством глубокого облегчения окинул взглядом свою каюту и примыкающую к ней личную гостиную.
Он покинул Лондон, не известив леди Гертруду о своем отъезде, и избежал таким образом неприятной и драматической сцены.
В который уж раз он твердил себе, что, пожалуй, увяз слишком глубоко.
Он рассчитывал на легкий, приятный роман, игру, участники которой хорошо знают ее правила, а на деле все обернулось чересчур серьезно.
Случилось именно то, чем неизменно, с удручающей монотонностью заканчивались вопреки его желанию все его любовные связи и что от раза к разу делало лорда Сэйра все более циничным.
«Я люблю тебя, Тейдон! Я люблю тебя безумно, отчаянно! Скажи, что ты будешь любить меня вечно, что мы никогда не утратим это очарование, это небесное счастье!»
Примерно такие слова он слышал от каждой женщины, едва вступая в связь с нею, и сразу понимал, чем это грозит, словно любовница подавала ему особый сигнал.
Всем им хотелось связать его, лишить свободы, все они хотели обладать им навсегда.
Большинство из них, как, например, Гертруда Линдли, стремились к браку.
«Черт побери! — бранился лорд Сэйр про себя. — Неужели невозможно любить женщину так, чтобы это не превращалось в пожизненный приговор?!»
Но в его случае неизменно оказывалось именно так, даже если героиней очередного романа была замужняя женщина.
Сила и страстность их поцелуев как бы означала, что любовь должна длиться вечно и он, лорд Сэйр, пожизненно обречен на нее.
А между тем, как он и говорил своему другу Д'Арси Чарингтону, лорд Сэйр вовсе не намерен был жениться.
Он считал, что холостяцкая свобода — это идеальное существование, и сдаваться без борьбы не собирался.
Однако Гертруда Линдли оказалась весьма настойчивой.
Она словно опутывала лорда Сэйра крепкими шелковыми путами, которые мало-помалу начинали его душить и, не будь он предельно осторожен, сделались бы неразрывными.
