Да, у нее есть револьвер, но, может быть, умирать от пули очень больно? А девушка не хотела причинять Сойеру страдания.
– Ну что ж, теперь он пойдет на поправку, а я могу поспать. – Тья зевнула.
Она столкнула на пол Джинджибер, но курица возмущенно закудахтала и вновь взлетела на постель. Тья оставила наседку в покое.
– Сафиро, посиди с Франсиско, последи, чтобы он спал спокойно, хорошо?
«Какой сон может быть спокойней смертного?» – подумала Сафиро.
– Не волнуйся, Тья. Он у меня будет спать долго, очень долго. Иди отдыхай.
Когда она ушла, Сафиро стала ходить по комнате из угла в угол. Каждый раз, когда она думала о предстоящем убийстве, сердце ее замирало. Наконец она остановилась у окна и взглянула на вершины Сьерра-Мадре.
– Прости меня, дедушка, – прошептала она, – я знаю, что ты никогда никого не убивал. Так же как Макловио, Лоренсо, Педро и мой отец. Но у вас всегда был другой выход, и можно было обойтись без кровопролития. А у меня такого выхода нет. Я должна убить этого человека, чтобы спасти наших людей.
Девушка вышла из комнаты, но быстро вернулась и разложила на полу перед кроватью Сойера ряд предметов, потом заперла дверь на замок. Слезы навернулись ей на глаза.
Санта-Мария, она должна убить человека! Молодого, здорового и невероятно красивого мужчину, который мог бы еще жить и жить!
Этот день, это прекрасное солнечное утро станет для него последним!
Сафиро шмыгнула носом, вытерла кулаком глаза. Нельзя раскисать, сказала она себе. Чтобы отправить Сойера к праотцам, нужно набраться мужества.
– Эта курица снесла яйцо на моей постели. Сафиро вздрогнула и обернулась.
– Как ты меня напугал!
Сойер так внимательно смотрел на девушку, что та забеспокоилась: вдруг он слышал ее разговор с дедом?
– Ты давно проснулся?
Сойер попытался пожать плечами, но не смог – рана на плече была еще очень болезненной. Однако чувствовал он себя намного лучше. И очень хотелось есть.
– Наверное, я проснулся только что, услышав, как ты всхлипываешь. Я не хотел тебя напугать. Прости.
Его извинение еще больше расстроило девушку. «Монахини правы, он очень мил, – печально подумала она. – Если бы он был грубым и жестоким, убивать его было бы значительно легче».
– Ты та девушка из монастыря. Почему ты плакала?
– Это не твое дело, Сойер. И не надо этих вежливых разговоров!
Услышав резкий тон девушки, молодой человек нахмурился.
– Ты не хочешь, чтобы я был с тобой вежлив?
– Не хочу.
– Хорошо. Выматывайся из моей комнаты, женщина, и рыдай где-нибудь в другом месте. Да забери с моей постели эту чертову курицу!
Она удивленно вытаращила глаза.
– Что?
– Ты сама просила меня оставить вежливые разговоры. Что ж, в моем состоянии грубить чертовски проще, чем разговаривать вежливо.
– Ты в моем доме. Как ты смеешь мне грубить? – Девушка сердито топнула. – Или у тебя кастрюля остыла?
– Кастрюля?
– Или котелок? – Сафиро растерялась. Как же там говорится? – В общем, ты плохо соображаешь.
Наконец Сойер понял:
– У меня котелок не варит?
– Ну да, я так и сказала. И не вздумай мне грубить в моем доме!
– Но ты же не хочешь, чтобы я был вежлив. И вообще я не просил тебя тащить меня сюда, ясно? Последнее, что я помню, – на меня напала пума. Значит, ты сама решила принести меня в свой дом и...
– Если бы ты не погнался за мной от монастыря, ничего бы не случи...
– Я думал, что ты украла...
– Но я ничего не крала...
– Откуда я знал?
– Basta! Молчи! Не хочу тебя слушать! – крикнула Сафиро.
Сойер замолчал, но не потому, что испугался. Просто ему хотелось спокойно рассмотреть девушку.
Она стояла посреди комнаты, уперев руки в бока и раскачиваясь на пятках. Черные как смоль волосы падали блестящими волнами до пояса. Под блузкой была видна красивая грудь.
– Ты смотришь на мою грудь.
Услышав столь откровенный комментарий, Сойер невольно улыбнулся.
– Прости.
– Ты не виноват. Это природа. Асукар говорит, что мужчинам нравится смотреть на женскую грудь. Еще они любят ее трогать и целовать. Я знаю все о любовной близости.
– Да?
Разговор становился неприличным, но, как видно, девушку это не смущало.
– А что еще ты знаешь? – с интересом спросил Сойер.
– Все, что слышала от Асукар.
– Понятно. И кто же этот знаток любовной близости? Твой жених? Муж?
Сафиро удивленно вскинула брови.
– Асукар – это женщина. Очень опытная женщина. Ее имя по-испански означает «сахар». Вряд ли во всем свете сыщется еще хоть один человек, кто знал бы о любовной близости столько, сколько она. Но чтобы рассказать тебе все, что она мне говорила, потребуется слишком много времени.
«Если эта Асукар, при всей ее опытности, так же красива, как эта черноволосая девушка, я был бы не прочь с ней познакомиться», – подумал Сойер.
– Мне еще долго валяться в этой постели. Может, расскажешь хоть немножко?
– Ты ошибаешься. Тебе осталось валяться в этой постели совсем недолго, – возразила Сафиро.
«Скоро ты будешь в могиле», – мысленно добавила она.
Надо ему сказать. Он вправе знать, что его ждет. Девушка расправила плечи. Только бы он не заметил, как дрожат у нее коленки!
– Ты сейчас умрешь, – торжественно объявила она. Сойер опять улыбнулся:
– Конечно, я неважно себя чувствую, но умирать пока не собираюсь.
– Значит, соберешься.
Сделав вид, что что-то попало ей в глаз, она быстро смахнула слезинку.
Санта-Мария, надо держать себя в руках! Кроме нее, больше некому защитить стариков. В конце концов, кто важнее – этот незнакомец Сойер Донован, который не сделал ей ничего хорошего, или ее люди, которые заботились о ней с младенчества – с тех самых пор, когда ее подкинули банде?
– Ты умрешь, Сойер Донован. Мне очень жаль, но ты должен умереть.
Сойер оторопел:
– Если ты хотела, чтобы я умер, зачем тогда принесла меня сюда и зашила мне раны? Разве не проще было оставить меня на скале, на съедение пуме...
– Я не зашивала тебе раны. Это сделала Тья. «Наверное, Тья – это та полная женщина, которая называла меня сыном», – догадался Сойер.
– Может, и она. Но ты ей помогала.
– Это было раньше, а теперь все изменилось. Теперь твоя жизнь не стоит и выеденной груши, потому что...
– Груши? – озадаченно протянул Сойер. Кажется, он и раньше слышал от нее про какие-то груши. – Скажи, пожалуйста, при чем здесь груши? Я помню, пару дней назад ты про них уже говорила... Кидай груши или что-то в этом роде...
– Ну да, именно так я и сказала. Кидать груши – это значит говорить то, что спрятано на душе.
– Метать бобы. Бобы!
– Какая разница – бобы, груши... да хоть редиску! Плоды они и есть плоды...