— Вы поймете, а пока можете выбросить это из головы, — сказал Девениш, откладывая в памяти странное замечание Гилса. — Придет день, когда вы сами захотите иметь наследника.
Позже, когда Девениш и Роберт возвращались в коляске домой, последний заметил:
— Сегодня, Хэл, у тебя было на редкость хорошее настроение. Куда подевался твой сарказм? Прости, что спрашиваю, но что это за маленький братишка? Я всегда думал, что ты единственный ребенок. Во всяком случае, так говорил твой дед.
— Все так, Роб, но, учитывая, что он неизменно заблуждался во всех своих суждениях, нет ничего удивительного, что он ошибался и в этом тоже.
Граф был уже явно не в настроении, поэтому Роберт больше не открывал рта до Трешем-Холла. Он был уверен, что произошло или было сказано что-то такое, что повергло Девениша в глубокие размышления. Его лицо хранило выражение, которого Роберт ни разу не видел после их приключений на континенте, выражение, появлявшееся лишь в моменты испытаний и опасностей.
Странно, какие испытания и опасности могут быть в сонном Суррее?
Друсилла бьша так возбуждена событиями дня, что ночью никак не могла заснуть, да и ночь выдалась слишком жаркой.
Непонятно почему, но ей не удавалось выбросить из головы милорда Девениша. То вспоминался его насмешливый голос, то он вставал перед глазами с маленьким Джеки на руках, в его взгляде светилась нежность, которой она от него совершенно не ожидала.
Мало того, она испытывала такое смятение чувств, какого никто прежде в ней не вызывал, даже муж. Все же надо признать то, что она чувствовала к Джереми, было скорее дружбой, чем любовью.
Но почему при мысли о лорде Девенише ей тут же приходит в голову страстная любовь?
От наплыва мыслей и чувств Друсилла не могла лежать спокойно, лицо ее пылало, во всем теле ощущалось напряжение.
Часов в одиннадцать какой-то звук — крик птицы или животного — заставил ее поднять голову от подушки. Не зажигая свечи — ночь была лунная, — Друсилла встала, раздвинула шторы и открыла окно. Звук раздался снова. Это были приглушенные человеческие голоса, один смеялся, другой произнес: «Тш-ш-ш».
Друсилла посмотрела вниз. Два человека — она видела лишь их очертания — пересекли бегом, держась за руки, лужайку возле дома, спустились по ступеням и пошли по дорожке. Узнать их было невозможно.
Наступила тишина. Мужчина и женщина больше не появлялись. Кто это может быть? Вероятно, слуги, кто еще отважится разгуливать по поместью среди ночи?
Заснула Друсилла очень поздно, и утро настало очень быстро. Она приказала принести ей завтрак в постель и съела булочку с маслом, запивая шоколадом. В голове царила полная сумятица после вчерашних событий. Корделия Фолкнер хотела было зайти к ней, но она отговорилась мигренью и сказала, что пойдет в церковь лишь на вечернюю службу
Приняла она только миссис Роллинс, домоправительницу. Это была высокая сухопарая женщина лет под пятьдесят, фанатично преданная Фолкнерам, гроза служанок.
Друсилла без всяких предисловий рассказала миссис Роллинс о том, что видела ночью, и поинтересовалась, возможно ли, чтобы двое слуг покинули дом без разрешения и незамеченными.
— Совершенно исключено, мадам, чтобы кто-то из слуг вышел из дома ночью без ведома Бриттона или Летти Хамфрис, — заявила миссис Роллинс.
Бриттон, молодой человек, исполнявший обязанности помощника дворецкого, занимал отдельную комнату рядом со спальней слуг в мансарде и в десять часов вечера запирал ее на ключ. Таким же образом поступала со служанками старшая горничная Летти, строгая пожилая женщина.
Старшие слуги имели отдельные комнаты, но все они были солидного возраста, а Друсилла была уверена, что те, кого она видела, молоды.
— Кто-нибудь из деревни, мадам, — высказала предположение миссис Роллинс. — Шляются по ночам.
— Но ведь отсюда далеко и до Большого Трешема, и до Малого, — заметила, хмурясь, Друсилла. — И почему именно сюда они пришли? Им было бы гораздо удобнее гулять в поместье Трешем-Холл.
— Меньше вероятности, что заметят, — предположила практичная миссис Роллинс.
Этот малозначительный случай почему-то встревожил Друсиллу. Она приказала себе не думать больше об этой чепухе. Просто не выспалась, вот и все. Сойдя вниз, она застала мисс Фолкнер, которая собиралась на утреннюю службу в Болыпой Трешем.
— Ты очень бледна, — с беспокойством заговорила та, увидев Друсиллу. И не к месту заметила: — Лорд Девениш, может быть, значительный человек, но вряд ли его назовешь стёпенным.
— Мне представляется, Корделия, что значительные люди редко бывают степенными, во всяком случае, его манеры действуют на меня благотворно. Мы слишком лицемерны, знаете ли, — резко ответила Друсилла, подумав: наверное, прямота лорда Девениша передалась и ей.
Она ничего не сказала мисс Фолкнер о том, что видела ночью, чтобы не расстраивать ее еще сильнее.
Но мисс Фолкнер и без этого вскоре вернулась бледная и дрожащая.
— Что случилось? — всплеснула руками Друсилла. — Почему вы так рано приехали? — Она наполнила стакан вином и дала компаньонке. — Вот, выпейте, это поможет вам успокоиться.
— Ничто меня не успокоит, ничто, — всхлипывая, проговорила мисс Фолкнер. — Я боюсь даже говорить тебе. Это просто ужас, что обнаружил пастор Уильямс, придя утром в церковь… ох, я просто не могу произнести.
— Моя дорогая, — ласково сказала Друсилла, — вы должны мне сказать.
— Да, должна… Ты представляешь, он обнаружил на алтаре мертвую овцу, и теперь епископу придется снова освящать церковь. Лорд Девениш уже послал за ним, и я жалею о том, что говорила про него сегодня утром. Он был так добр. Предложил нам пока пользоваться часовней в Трешем-Холле, чтобы не ходить в такую даль до Малого Трешема. Очень благородно с его стороны!
— Кто мог сотворить такое святотатство и зачем?
— Никто не знает. Рамсей как-то поругался с пастором Уильямсом из-за десятины, но ведь нельзя же представить, чтобы этот добряк сделал такое в отместку.
— Да нет, конечно, — согласилась Друсилла, вспомнив краснолицего увальня, угощавшего ее парным молоком, когда она была маленькой девочкой.
Это она и заявила Девенишу, приехавшему в полдень, дабы подтвердить свое приглашение посещать его часовню.
— Мне подумалось, я должен уведомить вас, что мы сделаем все, чтобы найти и наказать негодяев, — сказал он.
— Вобстер, наш старший конюх, — возбужденно заговорил Гилс, — думает, что тут замешаны сторонники луддитов. Он говорит, даже здесь есть такие, которые только и думают, как бы что-то такое сотворить.
— О, у каждого свое объяснение, — сухо сказал Девениш.
