Винтер как бы по праву заняла комнату Сабрины, и она настоятельно просила Лу разделить ее вместе с ней, а не ютиться в крохотной комнатке на первом этаже вместе с миссис Хоссак и Джанет Кейр. Трех наиболее надежных слуг из домочадцев приставили следить за иностранцами, которым дали одеть местную одежду, вместо их, превратившихся в клочья платьев, и запретили выходить даже в уединенные утолки сада, исключая время между заходом солнца и рассветом. Их совершенно отделили от остальных обитателей Гулаб-Махал, да они особенно и не жаловались, понимая, что каждый день, каждый час их могут обнаружить и предать смерти. Они понимали, что Валаят Шах не сможет защитить их, если их жизни потребуют руководители мятежников или чернь с базаров, и они чувствовали себя в безопасности за закрытыми дверями и в компании друг друга, несмотря на жару и тесноту.
Непрерывный грохот ружей, перемежающийся с уханием пушек, который продолжался целыми днями и большую часть каждой ночи, служил постоянным напоминанием о грозящей им опасности и о том, что они не единственные англичане в Лакноу. Им хорошо были слышны разрывы мин, когда мятежники прокладывали туннели под оборонные позиции резиденции, и новые разрывы мин, когда упрямый осажденный гарнизон предпринял контратаку и взорвал эти туннели; и всякий раз, когда наступало затишье, они дрожали и, молясь, напряженно ожидали возобновления грохота, поскольку молчание могло означать, что резиденция наконец пала.
Гарнизон в резиденции едва насчитывал тысячу боеспособных англичан и несколько сот лояльных индийских воинов в то время, когда разразился кризис, но они были обременены женщинами, детьми и ранеными, которых оказалось больше тысячи, а также отсутствием хорошей еды, больными, ужасными проблемами антисанитарии и захоронения мертвых. Та позиция, которую они удерживали, никогда не была предназначена для обороны. Наспех построенные фортификационные сооружения были слишком слабы, а силы, окружившие их, насчитывали двенадцать тысяч рвавшихся в бой воинов, многие среди них были сипаями, обученными англичанами, их также поддерживал городской сброд. Эти сооружения не выдержали бы одной, хорошо подготовленной атаки, доведи ее нападавшие до конца, но у мятежников не было толкового начальника. Их набеги были разрозненными и недостаточно грамотными, и таким образом осада тянулась изо дня в день.
В Гулаб-Махале Алекс неожиданно нашел себе друга. Им оказался Дасим Али, дядя Вали Дада, который приходился Хуаните мужем, а Амире двоюродным дедушкой.
Дасим Али, некогда восхищавшийся белокурой Сабриной, превратился теперь в пожилого джентльмена, чья борода была выкрашена в ярко-красный цвет с помощью хны, а его сварливая жена, Мумтаз, стала старшей леди «Дворца роз». Мумтаз, так же как и Валаят Шах, была решительно настроена против всех иностранцев, и ненавидела внучатую племянницу своего мужа как за ее иностранное происхождение, так и за красоту. Однако сам Дасим Али отличался спокойным, уравновешенным характером и ни к кому не питал вражды… за исключением, да и то в редкие мгновения, Бога, который не подарил ему сына.
Однажды вечером он забрел в павильон, на крышу, где лежал Алекс, и был немало удивлен, обнаружив, что он занят больным человеком. В сумерках он не разобрал, что это был один из иностранцев; впрочем он, возможно, не распознал бы его и в дневное время. Он сердечно приветствовал Алекса, а когда наконец до него дошло, с кем он разговаривает, он был рад своему изумлению.
После этого он часто поднимался на крышу к Алексу, где они обычно играли в шахматы и обсуждали самые различные проблемы, которые и в голову не могли прийти среднему жителю Запада. Дасим Али также сообщал Алексу городские новости, говорил, как проходит осада, и еще делился теми вестями, которые просачивались через границы Оуда.
Винтер тоже подружилась со многими обитателями Гулаб-Махала, и только ей разрешалось свободно расхаживать по женскому кварталу. Облаченная в одежды Амиры, надев и ее украшения, с иссиня-черными волосами и в плоских, с загнутыми мысками шлепанцах Амиры на стройных ногах, она везде могла сойти за индийскую женщину из хорошей семьи или даже из района холмов, где женщины отличаются более светлой кожей, в отличие от живущих в жарких равнинах. Даже едкая на язык и сварливая жена Дасим Али с большой неохотой была вынуждена смириться с ее присутствием и однажды снизошла до того, что посвятила ее в искусство приготовления засахаренных фруктов, которые особенно любили дети Гулаб-Махала.
И вот однажды, сидя в сумерках на крыше женского квартала, Винтер услышала старые и знакомые истории ее детства, рассказываемые этим детям, как когда-то Азиза Бегам рассказывала ей самой. Слушая их, она одновременно слышала отдаленную и ужасную канонаду со стороны осажденной резиденции, и испытывала при этом противоречивые эмоции.
— Миссис Хоссак говорит, что она удивлена, как это у меня хватает терпения дружить с ними, когда их люди убивают наших людей, — доверительно сообщила она Алексу, сидя с ним душным вечером на крыше. Она принесла с собой странный напиток, изготовленный из трав, бесценный по словам Хамиды, для тех, кто перенес дизентерию и лихорадку, и стояла над ним, пока он, протестуя, пил, и потом осталась, чтобы немного поговорить.
Замечание миссис Хоссак, очевидно, взволновало ее, поскольку после небольшой паузы она снова вернулась к нему:
— Не в том дело, что я забываю, что происходит с моим собственным народом. Я не могла бы забыть это, даже если бы захотела. Всякий раз, когда я слышу выстрелы, это может означать, что кто-то в резиденции умирает. Но… но это никак не влияет на мое отношение к Амире и остальным. Миссис Хоссак утверждает, что так не должно быть. Они… их люди… убили ее мужа и одного из детей, а еще двое умерли. Но…
Она замолчала, сдвинув брови, не в силах объяснить, почему так легко и свободно чувствует себя среди этих людей, одновременно терзаясь надеждой и страхом беспокойства за всех тех, кто близок ей по крови, кто упорно защищается среди развалин резиденции.
— Считается долгом патриота во время войны ненавидеть каждого члена нации, против которой сражается твоя страна, — сухо заметил Алекс, — а мы только помним предписание любить наших врагов и делать добро тем, кто возненавидит нас, когда эти враги окажутся благополучно повержены.
— Но миссис Хоссак… — начала было Винтер.
— Миссис Хоссак, бедная женщина, будет связывать смерть своего мужа и детей с причиной этого ужасного события до конца своих дней. Что они не запомнят, так это то, что тысячи представителей их расы, которые убивали их, выступили на нашей стороне и умерли, выполняя свой долг. В резиденции, Винтер, не только белые люди. Там также находятся индийские войска и индийские слуги, которые могли бы избежать смерти, болезней и голода, дезертировав, но они предпочли остаться и помочь кучке англичан выстоять, и их сочтут предателями и безжалостно уничтожат, если резиденция падет. Нет особой заслуги сражаться за свою собственную шкуру, когда понимаешь, что должен биться или умереть, но, с другой стороны, высшая заслуга заключается в том, чтобы умереть, когда знаешь, что совершенно спокойно можешь избежать этого. Проще говоря, в этом есть что-то от дурацкого и упрямого героизма.
