Впрочем, главное, что утешало Элиану, – уверенность в том, что в ее жизни и в жизни Мориса никогда не появится Арман Бонклер.
Вечерний Париж утопал в иллюминации; казалось, будто карета мчится по огненной дороге. Столица блистала невиданной пышностью и красотой. Великолепные металлические мосты, названные в честь военных побед, чудесные фонтаны, знаменитая Вандомская колонна, увенчанная статуей императора и украшенная бронзовыми барельефами.
Зрелище причудливого волшебного города, преображенного героическим культом, вызывало мысли об античности, странным образом воплотившейся в современность.
Элиану радовал вид нарядных набережных, ухоженных парков, раззолоченных дворцов, но иногда она думала о том, что элегантная простота прежних дней была милее ее сердцу, чем показная роскошь настоящего.
В самый последний момент женщина все же решила поехать на бал, не столько уступая слезным уговорам дочери, сколько повинуясь желанию взглянуть в лицо неминуемому.
И вот Элиана, Адель и Ролан вступили в высокий зал с украшенными аллегорической живописью стенами, мраморными полами и множеством светильников, сверкающих под потолком, словно созвездия на вечернем небе. Всюду затейливые орнаменты, пурпурные драпировки, имперская символика – орлы и пчелки, кругом расшитые золотом мундиры военных, щегольские наряды высших чиновников, усыпанные драгоценными камнями туалеты дам. От обилия красок и избытка блеска рябило в глазах.
Элиана была в золотисто-коричневом бархатном платье, Адель – в платье из тюля с серебряным шитьем. Разделенные пробором волосы девушки вились мелкими кудряшками над ушами, сзади же тяжелые волны локонов были высоко зачесаны и перевиты жемчужной нитью. Так причесывались все женщины, и молодые, и старые. Вообще-то мода мало изменилась за прошедшие десять лет; покрой платьев остался прежним, хотя теперь дамы отдавали предпочтение более плотным тканям. В женской одежде преобладали светлые тона, в мужской – темные. И еще французские модницы снова стали носить корсеты.
Адель изумленно озиралась вокруг. Дитя нового века, она была в восторге от этого нагромождения роскоши. К тому же здесь находилось множество привлекательных молодых людей; девушке уже удалось поймать на себе несколько заинтересованных взглядов.
Элиана тоже остановилась, чтобы осмотреться, и спустя пару минут заметила Максимилиана. Он направлялся прямо к ней, и у нее против воли сильно забилось сердце.
А он… он снова видел ту, чей образ никогда не покидал его мыслей.
О Элиана! Все та же грациозная поступь, тело нимфы, светлый венец уложенных в высокую прическу волос. И Максимилиан вдруг вспомнил те времена, когда она казалась ему прозрачной, чистой жемчужиной, лежащей на его ладони.
И ему почудилось, что в тот момент, когда женщина встретила его взгляд, ее лицо просветлело, словно озаренное солнечным лучом.
Ну конечно, разве она могла измениться! Под внешней строгостью скрывалась прежняя доверчивость и нежность.
Максимилиан подошел и поклонился. Дамы присели, чуть опустив голову, как требовал нынешний этикет.
– Рад приветствовать вас, мадам Флери. И вас, мадемуазель.
Потом кивнул красивому юноше, которого помнил еще маленьким мальчиком. А ведь и у него мог бы быть такой сын!
– Благодарю за приглашение, господин Монлозье, – сказала Элиана. – Позвольте представить вам своих детей, Ролана и Адель.
Максимилиан смотрел на девушку, на ее блестящие, словно голубой фаянс, глаза, пушистые, густого медового оттенка волосы, на складки ее нарядного платья, обрисовывавшие прелестную фигурку. Взгляд Адели светился трогательной наивностью, а улыбалась она, хотя и обольстительно, но вместе с тем еще по-детски.
И он ощутил горькую печаль, печаль несбывшегося. Теперь он вынужден был признать: нечто яркое и прекрасное, что существует в этой жизни, обошло его стороной.
– Я имею честь быть знакомой с господином Монлозье, – объяснила Элиана детям. – Некогда мы принадлежали к одному и тому же кругу. Давно, еще до Революции. – Потом прибавила: – Скоро, наверное, начнутся танцы. А пока вы можете поесть мороженого и выпить лимонаду.
Ролан кивнул и повел Адель в противоположный конец зала.
Максимилиан и Элиана остались одни. Женщина смотрела на своего бывшего возлюбленного. Все так же подтянут и строен, но волосы утратили блеск и наполовину седые. Морщин мало, но черты лица отяжелели, и взгляд другой – слишком серьезный, усталый. Ему уже пятьдесят – пройдет несколько лет, и он вступит в тот возраст, когда каждый прожитый день стирает с лица очередную частичку того, что хоть немного напоминает о былом, крадет узнаваемое, заменяя его признаками безликой старости. И Элиане вдруг стало невыносимо грустно оттого, что она никогда больше не увидит прежнего Максимилиана с полным огня, задумчиво-мечтательным взором и ослепительной юной улыбкой.
Но, кажется, только сейчас он смотрел не вперед, не вдаль, а на нее и думал лишь о ней.
– Счастлив снова видеть тебя, Элиана, – просто сказал Максимилиан. – Ты все так же хороша.
– Спасибо.
– И у тебя красивые дети. Дочь совсем взрослая. Элиана не удержалась от улыбки.
– Да нет, она еще ребенок.
– Нам нужно поговорить, – серьезно произнес Максимилиан. – Может, выйдем на балкон?
Элиана кивнула. Он пропустил ее вперед, провел по галерее и приоткрыл стеклянную дверь. Воздух был теплый, пахло зеленью. Внизу лежал озаренный огнями Париж.
– Вот мы и пришли, – проговорил Максимилиан, как показалось женщине, нерешительно и тихо. – Ты готова выслушать меня, Элиана?
Она повернулась и посмотрела ему в лицо.
– Да.
– Это касается Адели, – сказал он. – Я долго молчал, но сейчас хочу открыться тебе. Дело в том, что я знаю правду. Шарлотта призналась мне перед смертью. Надеюсь, ты не станешь утверждать, что она лгала!
Уголки губ Элианы дрогнули в слабой улыбке, но в глазах появилось настороженно-жесткое выражение.
– Ты можешь подумать, будто я желаю вмешаться в вашу жизнь, но поверь, это не так. Я уважаю тебя и преклоняюсь перед благородством твоего супруга. Вы – родители Адели, а у меня нет никаких прав считать ее своей дочерью, ни законных, ни моральных. Единственное, что я могу сделать, – это предложить свою помощь.
Элиана молча слушала, и Максимилиан, не выдержав, взял ее за руки и произнес срывающимся шепотом, с отчаянием во взоре:
– Почему ты не сказала мне тогда, что ждешь ребенка?
– Разве это могло что-либо изменить?
– Не знаю. Наверное, да.
Женщина покачала головой.
– Это говорит нынешний Максимилиан, а тот, прежний, решил бы иначе. Может и к лучшему, что все сложилось так, как сложилось. Господь не был бы милостив, если б позволял нам самим вершить свою судьбу. Но ты, кажется, не очень-то счастлив? Как твоя карьера?
