Лаура Паркер - Буря страсти

Франкапелли вздохнул. Он потеряет ее. Кирни увезет ее, а он вернется к своей жизни среди мужчин, без детей и без женской красоты. Хорошо, что она любит. Любовь стоит жертвы.

Граф остановился возле своего бюста, который Анджело привез сегодня утром, и улыбнулся. Он и в самом деле очень красив.

— Ах, любовь!

Кетлин вернулась во дворец Франкапелли, когда оркестр заиграл тему третьего действия. Она заявила, что у нее разболелась голова, и была крайне удивлена, когда Франкапелли предложил ей поехать домой. Его опера имела огромный успех.

Он мог обойтись без нее.

Поднимаясь по лестнице в свои комнаты, она дала волю своему разочарованию. Она ожидала — нет, боялась, — что лорд Кирни придет на спектакль, но он так и не появился.

Узнав от Франкапелли, что несколько дней назад Квинлан вернулся в Неаполь, она попыталась заставить себя радоваться тому, что он не изъявил желания встретиться с ней. Убеждала себя в том, что он с уважением отнесся к ее требованию больше не приближаться к ней.

Она не хочет, чтобы он даже близко подходил к ней, устало размышляла Кетлин, потирая виски. Она хочет, чтобы он уехал из Неаполя, из Италии. Она хочет, чтобы их разделяли континенты и океаны. Она хочет…

О, черт! Как же ей хотелось увидеть его сегодня вечером! Она направилась к своим комнатам на втором этаже, в каждом ее движении сквозило сожаление.

Грустно! У нее есть все права ненавидеть Квинлана Делейси. В ту ночь, когда они были вместе, он признался ей, что совершил ужасный, непростительный поступок, написав то злое письмо. Он не может оспаривать это. Она не может любить человека, способного на такую жестокость. — И все же я люблю его.

Кетлин остановилась в тени освещенной лунным светом арки, которая вела на террасу, отделявшую ее комнаты от другого крыла дома. Она действительно любит его. Несмотря на то что он сделал. Ведь он честно признался в содеянном. Если бы он промолчал, она бы никогда не узнала о его участии. Ему бы не пришлось обнажать перед ней свою душу и испытывать на себе всю степень ее негодования. Однако он посчитал долгом чести открыть ей правду. Разве можно не восхищаться такой отвагой?

Кетлин вышла на террасу и приспустила палантин, чтобы ночной ветерок овевал обнаженные плечи. Квинлан был прав насчет нее. Она простила его, как только ее гнев утих. Ей хотелось видеть в нем только лучшее, хотелось найти ему оправдание и поверить, что если бы он не написал письмо, то его написал бы Петтигрю и результат оказался бы тем же. Фактически Квинлан являлся лишь курьером. Ей хотелось верить, что их чувства — ее и его — достаточно сильны, чтобы пережить это разоблачение.

Но больше всего ей хотелось верить в то, что у них есть будущее. Однако он не появился сегодня.

Кетлин заметила, что дверь в комнату Грейн открыта, и встревожилась. Слуги знали, что нужно держать окна и двери закрытыми, дабы уберечь малышку от губительного воздействия ночного ветра. Она поспешно пересекла террасу и остановилась перед дверью.

Она увидела его прежде, чем узнала.

Он сидел в кресле с высокой спинкой возле открытой двери. Его ноги были вытянуты, локти покоились на деревянных подлокотниках, а руки поддерживали у груди сверток, из которого виднелась головка с темными кудряшками. На полу рядом с креслом стояла наполовину пустая бутылка и валялась использованная пеленка. Он склонил голову набок, как будто спал, но в лунном свете было видно, что его глаза открыты. Кетлин встретилась с ним взглядом, и ее словно пронзила молния.

Она почувствовала, что краснеет, но не отвела глаза. Бледный свет довел его черты до совершенства. Он был прекрасен. И она любила его, но и немного ненавидела за то, что он заставил ее так долго мучиться сомнениями. Ну почему, спросила она себя, кожей ощущая напряженное молчание между ними, чувствами так трудно управлять?

Квинлан довольно улыбнулся женщине, стоявшей на террасе. Даже ночью ее огненно-рыжие волрсы не утратили своей способности ослеплять. Ее плечи и шея были обнажены. Он подарит ей бриллианты, решил он, сапфиры, рубины — в общем, все, что привлечет ее внимание. Однако ей придется быстро раскаяться в своих заблуждениях, иначе он будет вынужден похитить ее.

Не выдержав гнетущего молчания, Кетлин глухим голосом спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— Разве Франкапелли не сказал тебе? — Он сел прямо и поудобнее устроил малышку на руках. — Когда я заехал сегодня, Франкапелли заявил, что тебе нужна няня для Грейн. — Он похлопал широкой ладонью по свертку. — Я предложил свои услуги.

Кетлин приняла известие с удивительным спокойствием.

— Кажется, графу Франкапелли нельзя доверять ни под каким видом.

— Не вини его. Я попросил не говорить тебе, потому что знал: ты откажешься от моей помощи, а Франкапелли очень нуждался в тебе сегодня.

Кетлин кивнула:

— Полагаю, с минуты на минуту ветер донесет до тебя крики «браво».

— Отлично. — Квинлан оглядел ее с ног до головы, и Кетлин почудилось, будто ее мягко коснулась нежная рука. Она поежилась. — Ты выглядишь… изумительно.

Она медленно приблизилась к Квинлану, волоча палантин за собой.

— Я слышала, ты был в Лондоне.

— Да. Я приехал сюда сообщить тебе, что взял твой перевод оперы Франкапелли с собой. — Он увидел, что она колеблется. — Лонгстрит в восторге. Он хочет, чтобы ты к осени переработала либретто в пьесу. Кроме того, он купил мою пьесу. К следующему сезону мы оба станем знаменитостями.

— Я не верю тебе, — облекла в слова свои мысли Кетлин.

— Почему?

— Уж слишком все гладко. Как тебе удалось съездить в Лондон и вернуться обратно за такой короткий срок?

— Если человек богат да к тому же аристократ, что тебе так нравится подчеркивать, ему под силу приказать миру подлаживаться под его потребности. Я нанял шлюп, чтобы добраться до Марселя. Там взял частную карету и пересек Францию. Периодически меняя лошадей, мы добрались до места назначения очень быстро. То же случилось и на обратном пути. Как видишь, у меня была масса времени, чтобы встретиться с Лонгстритом, дать ему прочитать оба произведения и заключить с ним соответствующие договоры.

Кетлин покачала головой, подозревая, что он пошел на какие-то махинации.

— Зачем ты все это делал?

Квинлан не шевельнулся, но она почувствовала, как между ними во мраке протянулась связующая нить.

— Хотел обеспечить тебе вескую причину для того, чтобы вместе со мной вернуться в Лондон.

Однако у нее и так уже была очень веская причина. Как же спокойно ее дочь спит на его широкой груди! Она хорошо помнит свои ощущения, когда лежала точно так же, и не прочь вновь испытать их.

— Чтобы стать драматургом?