Я почувствовала слабость и дурноту, когда увидела, что у нее перерезано горло.
Лавиния была мертва. Красота, которая была ее гордостью, которая сделала из нее то, чем она была, в конце концов погубила ее.
Инстинктивно я поняла, что Хансам осуществил месть своим собственном способом, поскольку она сначала обнадежила его, а затем отвергла. Оскорбив его достоинство, она в его глазах совершила огромное преступление. Он ждал, чтобы отомстить за свой потерянный престиж; подарок — веер из павлиньих перьев — был предупреждением.
На какое-то время я не воспринимала ничего, кроме ужаса от всего этого.
— Лавиния… Лавиния… почему ты не пошла? Почему колебалась? Ты погубила себя.
«Как я скажу детям?» — спрашивала я себя, как будто это было самой важной вещью в мире.
Дети! Я должна к ним вернуться. Я должна заботиться о них. Я должна думать о них так же, как я думала о Флер.
Я должна немедленно выбраться из этого дома смерти. Если бы меня обнаружили, моя участь была бы такой же, как Лавинии. Я была нужна детям. Я должна была заботиться о них.
Я пошла прочь от этой сцены ужаса. Я прокралась по лестнице. Счастье сопутствовало мне, поскольку никто не появился. Выйдя через открытую дверь, я поспешила по траве.
Ночной воздух подействовал на меня отрезвляюще. Я вошла в бельведер и позволила себе несколько секунд передышки, чтобы восстановить дыхание. Я должна добраться к детям. Для этого мне необходимо было пройти по улицам. Я могла догадываться, что произошло в домах, где жили европейцы. Мятеж начался всерьез. То, чего мы боялись все эти недели, произошло, и это было намного хуже того, что я представляла.
На улицах было мало народа. Я была рада шали и сари. Айя проявила мудрость, обеспечив меня ими. Я немного сутулилась, поскольку была высокой, и мой рост мог меня выдать.
Это путешествие по улицам, казалось, заняло много времени. Я видела несколько окровавленных тел, лежавших на дорогах. Все они были европейцами. Я поняла, что происходило, и каждый раз, поворачивая за угол, ожидала столкнуться лицом к лицу с кем-то, кто понял бы мою принадлежность к ненавистной им расе.
Этой ночью моя счастливая судьба была щедрой. Насколько щедрой, я осознала позже.
Я достигла дома.
Айя, когда увидела, обняла меня.
— Я волновалась.
— Айя, — пробормотала я. — Они убили ее. Она мертва.
Она кивнула.
— Она должна была идти.
— О, да… да. Она не поверила этому. Это было ужасно. Кровь… кровь по всей комнате.
— Вспомните о детях, — сказала она.
— Где они?
— Сейчас заснули. Вас долго не было.
— Айя… что мы будем делать?
Она покорно ответила:
— Мы ждем. Мы смотрим. Сейчас вы отдыхаете. На некоторое время безопасно. Мой брат, он счастлив. Он отдает долг.
Айя провела меня в мастерскую. По всему помещению были разбросаны предметы. В воздухе стоял запах дерева. Я заметила окно, которое выходило во двор.
— Все в порядке, — сказала она. — Снаружи двор. Двор Салара. Никто не увидит.
Затем мы прошли в небольшую комнату, которая шла из мастерской. В этой комнате не было окон. Дети лежали на соломенном тюфяке на полу и крепко спали. Рядом с ними был другой тюфяк.
— Вы здесь, — указывая на него, сказала айя. — Сей час вы отдыхаете. Вы чувствуете себя очень плохо.
Чувствую себя плохо? Так оно и есть. Я безнадежно пыталась выкинуть из своей памяти ту сцену, которую, я знала, никогда не в состоянии буду забыть.
Я легла на тюфяк. Я все увидела вновь. Эта когда-то красивая комната превратилась в сцену из какого-то адского ужаса… во что-то, что я никогда не смогла бы вообразить. Кровь… кровь везде… и тело Лавинии, лежащей поперек кровати, ее когда-то выставляемая напоказ красота унижена и исчезла навсегда.
Так я лежала там, размышляя о том, как мы впервые встретились, уехали в школу… Лавиния, которая почти всегда была такой большой частью моей жизни…
И теперь… больше ее нет.
Что могла бы я сделать, чтобы спасти ее? Я должна была более настойчиво внушить ей необходимость покинуть дом. Я должна была бы заставить ее понять опасность. Но кто мог заставить Лавинию делать то, что она не хотела?
Мое лицо было мокрым от слез. Я плакала. Это немного помогло. Это как-то немного успокоило меня.
О Лавиния… Лавиния… мертва.
Кто-то из детей зашевелился во сне, как бы напоминая мне, что мой долг успокоиться, не давать печали охватить меня, ободрять их, сделать их своими.
Я часто удивлялась, как это резчику по дереву Салару удалось на протяжении всех этих недель держать нас спрятанными в своем доме.
Дом не был большим. Он жил один, так как был холост. Салар вырезал свои деревянные изделия и относил их в магазины, которые покупали их у него. Он всегда жил одиноко, поэтому это помогло.
Я узнала от айи, что его племянница Рошанара много значила для него. Он любил девочку больше, чем кого бы то ни было в своей жизни, и никогда не сможет забыть, что мы спасли ей жизнь. Когда-нибудь он навестит ее; может быть, он поселится рядом с ней и этим он обязан нам. Теперь он был счастлив, так как отплатил свой долг… больше чем отплатил. Три жизни за одну. Он был доволен этим. Но он еще не спас нас. Была осуществлена только первая часть операции. Долг не будет выплачен, пока мы не сможем вновь свободно ходить по улицам.
В ночь нашего побега айя вернулась обратно в дом. Она не хотела, чтобы на нее пало подозрение, так как это могло привести Хансама в дом Салара, а его приход был бы концом для нас всех. Тогда Салар был бы не в состоянии защитить нас; а что бы ни происходило, Салар должен заплатить свой долг.
Это было благом, потому что она могла снабжать меня информацией о том, что там происходило; она могла ходить по улицам, получать представление об общей ситуации.
Было очень трудно занимать детей и отвечать на их вопросы. Маленький двор, который я увидела из окна, был со всех сторон закрыт высокими стенами, но он был, по крайней мере, под открытым небом, и это было единственным местом для детей, где они могли дышать свежим воздухом. Мы не осмеливались позволять кому-нибудь видеть их. Айя принесла несколько маленьких брюк и туник, так что они были одеты как местные; но их выдавали светлые волосы, и мы носились с идеей выкрасить их в черный цвет, однако сомневались, сможем ли сделать это как следует. В любом случае мы боялись рисковать ими. Мы не могли их держать под предлогом, что все это просто игра в прятки. Для этого Луиза была слишком умной.
Я ей объяснила:
— Мы должны прятаться здесь некоторое время потому, что есть плохие люди, которые пытаются нас найти.
Ее глаза широко раскрылись.
— Что за плохие люди? — спросила она.
— Просто… плохие люди.
