Галопом спустившись по склону, Александер и Маккейл обнаружили, что о предстоящей битве не сообщили не только им: противоположные склоны Драммосси были пустынны. Армия Камберленда задержалась в пути.
Дональд Камерон с трудом сохранял внешнее спокойствие, благодаря которому его прозвали «добряком Лохиэлом». Его измученным воинам пришлось пройти стремительным маршем до самого Куллодена, а потом еще долго томиться в неизвестности, стоя под ледяным дождем. А принц носился по равнине, красуясь в своем королевском алом с голубым мундире. Размахивая разукрашенным мечом и держа в другой руке кожаный щит, оправленный в серебро, он осыпал проклятиями пока отсутствующую армию противника.
– Неужели его высочеству так и не объяснили, что сегодня никому не хочется играть в войну? – непочтительно скривился Дональд.
– Ему редко выпадают такие развлечения, оставь его в покое, – отозвался Арчибальд и отважно выдержал ледяной взгляд Дональда.
Арчибальд оказался прав: принц развлекался от души. Воины разражались радостными криками каждый раз, когда он проносился мимо. Даже граф Фандуччи, командующий батареей из десяти разнокалиберных пушек, срывал с головы треуголку и по-итальянски на все лады восхвалял юного принца, благодаря которому всем присутствующим предстояло войти в историю.
Но к полудню все охрипли, нервы натянулись до предела, силы иссякли под моросящим холодным дождем. К трем часам стало ясно, что даже самые отчаянные из подчиненных Камберленда наотрез отказываются принимать брошенный им вызов. Кроме того, этот день, пятнадцатое апреля, был днем рождения герцога, и он распорядился выдать солдатам мясо, сыр и ром, а также отменил приказ, согласно которому в лагерь не допускали женщин. Пока горцы мокли и дрожали в тумане и грязи на раскисшей равнине Драммосси, герцог Камберлендский любовался хорошенькими собеседницами в большом зале Балблэйр-Хауса в Нэрне.
Услышав о праздничном пиршестве врага, вожди кланов распустили своих людей. Многие из них, проведя девять часов под дождем, покинули равнину самовольно, не выдержав усталости и голода. Они разбрелись по окрестным фермам и деревням в поисках мяса и хлеба, а потом прикорнули где-нибудь в ближайшем теплом стогу сена или сарае.
Но часть армии горцев вернулась в Куллоден-Хаус в ожидании официального приказа военного совета. Они тоже проголодались и устали и начали расходиться, едва поняв, что заседание совета обещает быть продолжительным и бурным.
– Будем надеяться, что рассудок хотя бы на этот раз одержит верх, – заметил Алуин, привалившись спиной к неровной каменной стене конюшни. – Если лорд Джордж сумеет сдержаться и перестанет называть О'Салливана идиотом...
– О'Салливан и вправду идиот, – возразил Алекс, подкладывая жеребцу уже третью охапку сена. Так он пытался извиниться перед преданным животным за то, что не давал ему отдыха весь день. Он уже скормил гордому жеребцу свою порцию овсяных лепешек, полученную на завтрак и обед, и наградил предприимчивого Лахлана Макинтоша золотым совереном за два яблока, похищенных у фермера. Угощение вряд ли можно было назвать королевским, но жеребец охотно принял его – правда, чуть не отказался от лепешек, словно почувствовав, что из-за него хозяин останется голодным.
Как и все горцы, Алекс продрог и проголодался и рассчитывал найти в Куллоден-Хаусе горячую еду и теплую постель. Еще больше он мечтал выкурить хотя бы одну сигару, но после поисков в седельных сумках обнаружил там только табачные крошки.
В довершение этих бед у него ныли виски и мучила непонятная, но неотступная тревога.
– Как думаешь, где они сейчас? – рассеянно спросил Алуин, шевеля ногой траву.
Алекс пожал плечами, гладя жеребца.
– Если Струан не сбился с пути, они уже миновали замок Уркарт, а может, остались в нем переночевать.
Алуин вгляделся в застывшее лицо друга.
– Дейрдре и Демиен позаботятся о том, чтобы она не слишком уставала, несмотря на все рвение Струана.
Алекс слабо улыбнулся в ответ, и Алуин вздохнул, понимая, что не сможет утешить друга, потому что волнуется сам. Ему надоело играть в странствующего рыцаря и сражаться с ветряными мельницами. Он предпочел бы почаще проводить время так, как вчера вечером, с Дейрдре, – предаваться любви у пылающего камина, строить планы на будущее. Он мечтал о доме и детях, хотел мирной и мудрой старости, возвращения к истокам. Пожалуй, он не отказался бы от фермы. От того, чем он мог бы гордиться, что мог бы называть своим.
– Алекс, – он негромко засмеялся, – кажется, в моей никчемной жизни настал переломный момент.
– Не только в твоей, – отозвался Алекс, не отрывая глаз от дверей Куллоден-Хауса, откуда вдруг начали выходить » люди.
Обернувшись, Алуин увидел, что к ним спешит Лохиэл.
– Лорду Джорджу удалось убедить принца: нельзя ждать, когда Камберленд атакует нас. Надо застать его врасплох в лагере, среди ночи.
Алекс напрягся.
– Сегодня?
– Да, брат, – взволнованно подтвердил Дональд. – Англичане празднуют, к ночи они наберутся так, что не смогут пройти и в дверь амбара. Мы застали их врасплох в Престоне, потом в Фолкерке. Если мы и на этот раз прибегнем к той же уловке, война закончится раз и навсегда.
– Но кланы разошлись, – осторожно возразил Алуин. – К ночи нам вряд ли удастся собрать их все. Мало того, нам предстоит пройти десять миль по полям и болотам, а многие из нас ничего не ели со вчерашнего дня...
– Да, да, Маккейл, я все помню, но выбора у нас нет: либо мы сегодня же пройдем эти десять миль, либо завтра утром опять будем мерзнуть на этой чертовой равнине. Больше лорду Джорджу ничего не удалось добиться от принца. Мы не можем отказаться от своих намерений только потому, что у кого-то в желудке пусто и голова гудит от недостатка сна. И кроме того, проклятый ирландец, который слишком высоко задирает нос, уже намекнул, что мы, горцы, смелые только до поры до времени, а когда нам прижимают хвост, мы начинаем умолять об отступлении.
– И не зря, – еле слышно заметил Алуин и был награжден укоризненным взглядом горящих синих глаз Лохиэла.
– Честь легко потерять и почти невозможно вернуть. От такой потери страдает не только сам мужчина, но и его сыновья и внуки. Бог милосерден лишь к тем, кто защищает свою честь, рискуя жизнью.
– Не только Бог, но и герцог Камберлендский, – мрачно отозвался Алекс, отбросил ногой охапку сена и надел на жеребца седло. – Будем надеяться, что они оба сегодня сжалятся над нами.
В это время Уильям, герцог Камберлендский, вышагивал по скрипящим половицам библиотеки Балблэйр-Хауса, сцепив руки за спиной и выпятив внушительный живот. Над белым кружевным воротником багровело одутловатое лицо, рисовая пудра с парика осыпалась на плечи. Выпученные глаза казались огромными и черными, массивный нос нависал над ртом, похожим на щель, почти незаметным, если не считать тех редких мгновений, когда герцог улыбался.
