— Однажды, — начал Леонардо с таким выражением, какое обычно приберегал для особо скандальных случаев, — я пожадничал и налопался маминых лепешек. Я взлетел и пронзил небо, унесся из синевы в черноту, где сияли звезды и планеты. Я упал на одну из них — там был рай и ад вперемешку. Я словно оказался внутри огромного механизма — с колесиками и зубчатыми шестернями, приводами, передачами и исполинскими винтами. Везде сновали чудища и демоны, летали невообразимые твари. Я тоже полетел, а вокруг меня взрывались солнца… — Он смолк, припоминая. — Когда я очнулся, то обнаружил, что в забытьи обмочился. Оказалось, что я едва ли не сутки не двигался с места и все это время пролежал бревном. Тогда я сильно обеспокоился: что, если с моим рассудком случилось неладное? Но опасения были напрасны. Зато видения, явившиеся мне в тот раз, до сих пор живы вот тут. — Леонардо похлопал себя по лбу. — Я даже начал их зарисовывать — разные чудные штуки, приспособления для хождения под водой, грозные военные орудия… И лица — сколько лиц! Нелепых уродов, наводящих ужас драконов, мужчин, похожих на женщин, и, наоборот, зверолюдей, ящеров с человечьими головами… Напомните мне потом, я вам их покажу.
— И всему виной та бурая смолка? — лукаво спросил папенька. — Надо было привезти с собой запас побольше…
Мы дружно заворчали, укоряя его за подобное упущение, и папенька рассмеялся, чего с ним раньше не случалось.
— Расскажи нам о своей жене, — попросила я.
Его лицо вдруг горестно сморщилось, губы задрожали, а глаза наполнились слезами.
— Пожалуй, в другой раз, — едва слышно произнес он, громко высморкался и поглядел на Лоренцо. — Раз уж мы все здесь собрались, я лучше попотчую вас повестью из своей юности. Расскажу о поездке в один монастырь в Швейцарии, куда я отправился по поручению вашего деда вместе с его другом Поджо Браччолини.
Лоренцо просиял от удовольствия.
— Кажется, это будет история о старинных рукописях, обнаруженных в заплесневелых подвалах и переведенных при свете единственной свечи? Тех, что попали потом в библиотеку Козимо?
— Очень может быть, — хитровато улыбнулся папенька.
— Леонардо, не подкинешь ли дров в очаг? — попросила я сына. — Кажется, нам сегодня долго не уснуть.
Время летело, и мы более всего замечали его неудержимое течение по ухудшению здоровья у Лоренцо. Ему все реже удавалось скрывать от нас свои мучения. Влажность и прохлада миланского климата усугубили проявления подагры. Суставы Il Magnifico окостенели, он едва ходил и с трудом преодолевал ступени, еле поднимался со стула или с постели. Однако каждый день он делал над собой усилие и вставал на ноги, чтобы до конца присутствовать при осуществлении сложнейшей интриги, задуманной нами против бесовского Савонаролы.
Однажды к вечеру мы все собрались в бывшем бальном зале.
— Сейчас мы станем свидетелями грандиозного события.
Я, Лоренцо, Зороастр и мой отец стояли неподвижно, поддавшись волшебству торжественной речи Леонардо. В воздухе, словно тридцать лет тому назад на лугу близ Винчи, плясали пылинки.
— Мы составили заговор с целью одолеть самопровозглашенного владыку разорения. Если его не обуздать, он грозит уничтожить все, что нам дорого во Флоренции. Кому-то наши действия покажутся богохульными, — Леонардо не удержался от улыбки, — даже самым завзятым богохульникам среди нас. Но иначе невозможно: цена бездействия может стать чудовищной. Лично я намерен сделать все, что от меня зависит, и надеюсь, что наша поспешность вполне оправданна.
— Мы все тебе очень признательны, Леонардо, — сказал Лоренцо. — А твои грезы и видения помогут нашему замыслу.
Неудавшуюся летательную машину куда-то переместили. Леонардо подвел нас к столу с небольшим ящичком на нем. На коротком расстоянии от стола и на том же уровне от пола был установлен гипсовый женский бюст, на который из окна падали прямые солнечные лучи. Скульптура была расписана в яркие цвета: желтые волосы, красные лицо и шея, лазурное платье на плечах.
Леонардо, расхаживая туда-сюда, предупредил нас, чтобы не вставали между окном и ящичком. С его губ не сходила загадочная улыбка, и я вдруг уверилась, что сейчас нам будет явлено настоящее чудо, возможно затмевающее собой даже его телескоп.
— Сам принцип мне понятен, — начал он, — но я пока не пытался изложить его на словах, поэтому сразу прошу прощения, если вдруг собьюсь в объяснениях. — Он указал на ящичек:
— Камера-обскура — вовсе не мое изобретение. Альберти использовал нечто подобное для наблюдения за солнечным затмением. Подойдите сюда, только осторожно. Видите это отверстие? — В ящике со стороны, обращенной к изваянию и, судя по всему, металлической, была просверлена небольшая дырочка. — Я очень внимательно изучил строение человеческого глаза и могу сказать, что камера-обскура имитирует наше зрение. В середине глаза тоже имеется такое отверстие. — Леонардо замолчал, подыскивая слова для выражения своих мыслей, а мы пока рассматривали отверстие, проделанное в тонкой металлической переборке. — Если мы ярко осветим какой-нибудь предмет, — кивнул он на бюстик, — и его изображение, пройдя через крохотное круглое отверстие, попадет в абсолютно затемненное помещение, — его палец обозначил, что ящичек и послужит таким «помещением», — то это изображение запечатлеется на белой бумаге или ткани, расположенной там же, позади отверстия.
Мы с трудом следили за ходом его рассуждений, и Леонардо понял это по нашим вопросительным взглядам.
— Я, наверное, вас запутал, — умоляюще произнес он и, запинаясь, принялся объяснять заново:
— Под запечатленным изображением я имел в виду, что вы увидите освещенный предмет на бумаге или ткани — и его подлинный цвет, и силуэт, — только он получится уменьшенным… и вверх ногами.
Мы потрясенно молчали, не в состоянии задать даже простейший вопрос. Но через миг Леонардо вывел нас из мучительного затруднения, придав своим словам воистину волшебное истолкование!
Он снял с ящика крышку. На внутренней поверхности одного из боков, как раз напротив отверстия, был натянут белый лоскут. На нем мы увидели четкое повторение раскрашенного изваяния — те же желтые волосы, красное лицо и синие плечи, только портрет, как и предупреждал нас Леонардо, вышел перевернутым!
Появился Зороастр. Леонардо кивнул ему, и тот осторожно вынул из ящика заднюю стенку вместе с лоскутом и торопливо вышел из залы.
— Что он хочет с ним делать? — воскликнула я.
— Поднять идею камеры-обскуры Альберти на новый уровень, — улыбнулся Леонардо. — Пойдемте.
