Де Моретон стиснул зубы, чувствуя, как напряглись желваки у него на скулах.
— Но ведь ты знаешь, как связаться с Дайнуолдом де Фортенберри, да?
— Милорд, — сказала Итта, поднимаясь с места, чтобы видеть его лицо. — Миледи устала и не ведает, что говорит. Ей надо отдохнуть!
Грэлэм мрачно усмехнулся, вспоминая, что пришел утешить ее, ободрить, помочь. Но слова жены вызвали у него гнев.
— Я оставляю ее на твое попечение. — Грэлэм резко повернулся и вышел из комнаты.
— Ты не должна так разговаривать с ним, — нежно попеняла Кассии старуха.
— Это уже не имеет значения. Больше ничто не имеет значения.
Перо трепетало над пергаментом, но она знала, что не может написать отцу об отчаянии, поселившемся в ее сердце. Кассия задавала вопросы о здоровье, о том, какова погода в Бретани этой зимой, потом описывала все детали усовершенствований, введенных ею в быт замка Вулфтон, все свои хозяйственные достижения, какими бы нелепыми ни были эти подробности. Она не спрашивала отца о Жоффрее, прекрасно понимая, что, если возникнет опасность с этой стороны, отец не мешкая отправит письмо Грэлэму. Ни слова не написала она и о том, что потеряла младенца, о тех холодных и равнодушных отношениях, которые установились теперь между ней и Грэлэмом. Закончив письмо, Кассия посыпала песком пергамент и подняла глаза на вошедшего в маленькую комнатку Блаунта.
— Пишете отцу, миледи?
— Уже написала, Блаунт.
Он посмотрел на пергамент.
— Милорд хочет прочесть, что вы написали, — мягко напомнил старик.
Кассия устало улыбнулась ему.
— Знаю. В письме нет ничего такого, что могло бы его разгневать. — Юная леди поднялась, отряхивая юбку своего шерстяного платья. — По правде говоря, письмо такое скучное, что, возможно, милорд сочтет бессмысленным его отправлять.
Она медленно подошла к маленькому оконцу и отодвинула деревянные ставни.
— Непохоже на конец февраля. В воздухе стоит сладкий запах весны.
— Да, сегодня тепло, — отозвался Блаунт, глядя на свою госпожу с беспокойством. Глубокая морщина прорезала его лоб.
— Почему бы вам не поехать прогуляться верхом, миледи? — предложил он.
— Возможно, я так и сделаю, — ответила Кассия не оборачиваясь. — Да, это хорошая мысль.
Погода была мягкой, но Кассия оделась тепло, выбрав из своих нарядов бархатный плащ, подбитый горностаем. «Месяц, — думала она, медленными шагами направляясь к конюшне, — месяц молчаливой войны». Она мрачно улыбнулась своей мысли. Ей уже следовало бы к этому привыкнуть. За время своего недолгого брака она помнила больше горького, чем радостного, и этой горечи, казалось, не будет конца. Кассия приветствовала слуг и солдат Грэлэма, в их глазах она замечала сочувствие к себе.
В конюшне она встретила Брана. При виде Кассии он побледнел и бросился к ней.
— Миледи, простите меня! Эти чертовы лошади! Все из-за них! Но я тоже виноват! Кассия подняла руку:
— Не вини себя, Бран. Я сама приняла решение участвовать в состязаниях и сама предпочла жеребца своей кобыле. Не следует больше говорить об этом. Все кончено. Лучше об этом забыть. Я опять здорова и хочу покататься верхом — погода чудесная.
Никто не попытался ее остановить. Она махнула рукой привратнику и даже не придержала Ромашку, скакавшую легким галопом. Небо было ярко-синим; по нему медленно ползли пушистые, как руно, облачка.
Чем ближе Кассия подъезжала к морю, тем сильнее становился ветер. Она откинула голову назад и глубоко вдохнула свежий соленый воздух, в котором ощущалась близость воды. Потом направила Ромашку по каменистой тропинке вниз, к маленькой бухточке. Это было место, где Грэлэм впервые так нежно и медленно овладел ею, где они так долго покоились в объятиях друг друга. Нет, не стоит думать об этом. Соскользнув со спины Ромашки, она привязала ее к голому тисовому кусту, росшему из расселины в скале.
Кассия пошла вдоль берега, глядя вдаль. Близился час прилива. Здесь было так мирно. Если бы только, подумала она, проводя рукой по волосам, если бы только она могла всегда вкушать этот мир и покой!
Она села на камень, подобрав под себя ноги, чтобы наступающие волны не замочили их. Вода ударялась о прибрежные скалы, и волны, разбиваясь, выплевывали вверх столбы белой пены, похожей на туман. О чем бы Кассия ни думала, мыслями она вновь и вновь возвращалась к Грэлэму, заново переживая всю горечь жизни с ним. Она приняла тот печальный факт, что любит его. Так могла вести себя только неизлечимая дура, но не в ее силах было изменить глубоко укоренившиеся в ней чувства. Он же всегда будет ненавидеть ее за то, что по ее вине они потеряли ребенка. В конце концов для чего еще она была ему нужна? В этом месте Кассия позволила себе рассмеяться безрадостным смехом. Она не должна забывать, какими прекрасными трапезами наслаждались теперь он и его люди.
И конечно, он всегда будет считать ее виновной в попытке сбежать от него и в том, что она помогла побегу Дайнуолда. Разве она по собственной глупости не призналась ему в этом? И сделала это, только чтобы избежать его гнева и постоянных упреков. Что за дурой она была! Дайнуолд. В ее памяти возникло его лицо, и она некоторое время удерживала его.
Мир, думала Кассия. Больше ей надеяться не на что. Бретань и отец. Ирония судьбы. Она горько усмехнулась и медленно поднялась на ноги. Зародившаяся в ней мысль не оставляла ее в покое, хотя она пока не знала, как сможет осуществить свою идею. Кассия расправила плечи и с вновь обретенной решимостью вздернула подбородок. Она вспомнила о варварском ожерелье, и в горле ее зажурчал смех. Если это сумела Бланш, сумеет и она!
Де Моретон читал послание от герцога Корнуоллского. Герцог просил его незамедлительно прибыть. Он нахмурился: в письме не указывалось никакой неотложной причины, почему следовало это сделать. Черт возьми! Ведь он был воином, обученным сражаться! Когда он был юношей, в Англии для него было гораздо больше увлекательных дел. Сейчас он был бы, пожалуй, рад, если бы кто-нибудь из его соседей замыслил какую-нибудь каверзу против него. Грэлэм вздохнул, пытаясь угадать, чего хотел от него герцог. И тут же решил, что отправится немедленно, потому что здесь его ничто не держало. Приняв решение, он кликнул Рольфа, дал ему указания, потом отправился на поиски Кассии. Ее не было в спальне, не было ни в одной из хозяйственных построек. Увидев приближающегося к нему Брана, Грэлэм остановился.
— Милорд, — начал тот свою речь, — я слышал, вы ищете леди Кассию. Она поехала кататься верхом. Не знаю куда.
Грэлэм стиснул зубы, потому что он строго-настрого наказывал Осберту, чтобы тот не позволял его жене выезжать из замка без его, Грэлэма, разрешения. По-видимому, Осберт его ослушался. Он уже был на пути к конюшне, когда вдруг представил спокойное лицо Кассии. Нет, она была не так глупа, чтобы отправиться куда-нибудь за пределы его владений. Пусть порезвится, решил рыцарь, пусть набирается сил и здоровья, пусть приходит в себя. Когда он вернется от герцога Корнуоллского, он будет обходиться с ней помягче. В конце концов, ведь она не знала, что беременна, хотя вела себя глупо…
