Услышанное потрясло ее. Она попыталась повернуться, чтобы увидеть реакцию Саймона, но от движения лезвие лишь сильнее прижалось к ее горлу. Она посмотрела на Аддиса в надежде увидеть признаки того, что он блефует, однако тот даже не обратил на нее внимания, как будто ее не было вовсе. Его взгляд сверлил лицо человека, чье зловонное дыхание достигало ее обоняния.
— Ты никогда не причинишь зла мальчишке, который мог бы быть твоим, — выдавил Саймон.
— Он не может быть моим. Кроме того, христианский рыцарь не должен причинять зла детям, но с каждым мигом во мне остается все меньше и меньше от рыцаря и от христианина. Попробуй только тронь Мойру, и во мне не останется и следа христианского милосердия.
Она спиной ощущала паническое состояние Саймона. Ее же собственный разум перескакивал с одной мысли на другую, отчаянно пытаясь воспринять то, что сказал Аддис, найти объяснение холодности, с которой это было сказано. Сын Саймона! С самого начала он использовал Брайана, как разменную пешку. У нее перехватило горло от болезненного разочарования, и она едва не задохнулась.
— Клер сказала, что это твой сын!
— Она солгала, похоже, даже тебе. Но ты ведь подозревал правду, верно? Иначе он не выжил бы, сколько бы ни старались Рэймонд и Мойра спрятать его.
— Ты не знаешь наверняка…
— Знаю.
Саймон движением утопающего, хватающегося за спасительную соломинку, сжал Мойру еще сильнее. От боли у нее закружилась голова. И все же, даже с трудом воспринимая окружающую действительность, она почувствовала его упорство, нежелание поверить очевидному, перешедшее в конце концов в отчаяние.
Резким толчком Саймон швырнул ее к Аддису. Притуплённые чувства почти не отреагировали на толчок, лишь машинально отметили прикосновение рук, остановивших ее падение и тут же отбросивших ее прочь. Она рухнула на землю в полубессознательном состоянии. До нее доходили лишь слабые отголоски вдруг закипевшей вокруг бешеной активности.
Неожиданно воцарилась гробовая тишина. Сильные руки подняли ее с земли, и голова Мойры безвольно свалилась на металлическую грудь. Ей казалось, что битва все еще продолжается, и она — главный ее участник. В глазах мелькали черные пятна. Потом она почувствовала, что ее бережно укладывают на постель.
Постепенно к ней возвращалось восприятие реальности, но она отказывалась приходить в себя, понимая, что ее ожидает невыносимая боль. Вокруг раздавались голоса, кто-то двигался, но разум ее отстранился от окружающей действительности и отправился в путешествие по собственной дороге воспоминаний, полных радости и печали. Она видела Аддиса — его лицо в самые разные моменты и настроения, — но чаще всего нового Аддиса, который предстал перед ней во дворе прошедшей ночью. Глубокое разочарование не давало ей сил открыть глаза даже тогда, когда подходившая женщина вытирала ее лицо влажным платком и осматривала раны.
Она вспомнила Брайана, уезжавшего рядом с человеком, которого она считала отцом мальчика. Но он оказался сыном Саймона, и Аддис уже тогда знал это. Ее не обидело то, что она прожила четыре года, полагая, что защищает ребенка, который, как выясняется, совсем не нуждался в защите. Радость, которую она познала, отдавая мальчику всю свою любовь, была сильнее, чем разочарование от правды. Не страшно, что цель нескольких лет ее жизни оказалась фальшивкой. Но вот то, что Аддис отнял у нее ребенка, спрятал его под присмотром чужих людей, рискуя оставить его в полном одиночестве в случае своей смерти; то, что он лишил ее столь светлой части жизни лишь для того, чтобы использовать мальчика в качестве козырной карты в игре против Саймона… Это красноречиво характеризовало Аддиса, и ее сердце сжалось от боли. Ей показалось, что она не сможет простить его за такое отношение к судьбе мальчишки.
Какие-то звуки все настойчивее вторгались в ее сознание. Она поняла, что лежит в Солнечной комнате. До нее доносились мужские голоса, кто-то входил и выходил из комнаты, низкий голос Аддиса отдавал поспешные распоряжения. Она повернула голову в его сторону и силой заставила себя приоткрыть глаза.
Аддис снял доспехи, набросив легкий плащ. Он сидел в кресле лорда и обсуждал что-то с сэром Ричардом. Казалось, древний мастер, делая кресло, заранее знал, кто в нем будет сидеть. Аддис. Гордый, сильный, могущественный. Сохранить честь семьи Валенс мог только сильный человек; без сомнения, в этом он унаследовал черты своего отца Патрика. Мойра же любила в нем те скрытые качества, проявление которых теперь станет невозможным. С этого момента в нем будет преобладать человек, которого все видели сегодня ночью и боялись.
Он заметил, что она смотрит на него, и жестом указал Ричарду отойти в сторону. Она видела, как Аддис подходит к кровати и останавливается возле нее. Он погладил ее по щеке.
— Ты тяжело ранена, Мойра, но служанки говорят, что, по их мнению, у тебя нет внутреннего кровотечения. Ты скоро пойдешь на поправку.
Она не думала, что когда-нибудь ей будет лучше.
— Саймон?..
— Он набросился на нас обоих с кинжалом. Поступок сумасшедшего, я ведь был одет в стальные доспехи. Лезвие задело твое плечо, но рана неглубокая.
— Ты убил его?
— Не я — крестьяне. Они напали на Саймона, как только он бросился на нас. Он был уже мертв, когда я пробрался к нему через толпу, — рыцарь наклонился и поцеловал ее в лоб. — Мне надо сейчас идти во двор и позаботиться о том, чтобы люди получили обратно свой скот и все остальное по справедливости. Отдыхай, любовь моя.
— Ты попросишь Рэймонда прийти? Я бы хотела поговорить с ним.
Он кивнул головой и повернулся к выходу. Она подняла руку, чтобы остановить его.
— Поцелуй меня, Аддис.
— Я сделаю тебе больно.
— Пожалуйста, поцелуй меня.
Он осторожно прильнул устами к ее разбитым, опухшим губам и оставил на них нежнейший поцелуй. Слезы засверкали в ее закрытых глазах совсем не из-за боли. Он остался здесь, ее Аддис, смущенный и одинокий Аддис, влюбившийся в крепостную. Их тепло связывало их довольно долго, и она чуть не потеряла самообладание. Она наслаждалась этим чувством, пытаясь навсегда запечатлеть его в памяти. Посторонний звук прервал их. Она посмотрела влажными глазами на Томаса Уэйка, который стоял возле дверей. Аддис выпрямился, внезапно преобразившись в лорда Барроуборо, грозного воина, который смог захватить крепость ночью за три часа и держал в заложниках ребенка в борьбе за власть. Оба мужчины вышли, оставив ее в Солнечной комнате одну.
Все было так, как она предполагала. Узелок на веревочке его жизни снова завязался. Она ему больше не нужна, действительно не нужна. И наступил тот определенный момент, которого она опасалась, когда она либо должна покинуть его, либо уйти в тень. Глубокие вздохи, при помощи которых она пыталась бороться со своими слезами, мучили ее израненное тело. Облегчение пришло к ней только тогда, когда она заставила себя думать не о прошлом, а о будущем, о том, что ей предстояло.
