Инженер ушел, и Сирена осталась одна. Значит, Вард не виноват. Все, в чем она его обвиняла, оказалось неправдой. Он не продавал ее за деньги, не преследовал ее из-за того, что она была молодой и богатой вдовой, не убивал Натана. Как же она могла так ошибаться? Неужели ей хотелось думать только о плохом? Неужели это на самом деле так? Она использовала эти ложные обвинения как ширму, чтобы не страдать от того, как он с ней обходился. Она не сомневалась в уликах, которыми располагала. Теперь, когда все ее умозаключения оказались разрушены, она чувствовала себя немного странно, словно у нее что-то отняли. Она не знала, что подумать, не представляла, что скажет Варду, когда увидит его снова.
Однако при встрече с ним она не сказала почти ничего из того, что полагалось говорить в таких случаях. Сирена медленно поднялась по лестнице. Она не нашла Варда ни в его комнате, ни в ее спальне. Увидев, что дверь в детскую открыта, Сирена направилась туда.
Переступив порог, она остановилась. Вард стоял возле кроватки и глядел на нежно ворковавшего, улыбавшегося малыша. Его лицо преобразилось, сделалось мягче, хотя взгляд темно-зеленых глаз по-прежнему оставался сумрачным. Стоило Сирене войти в комнату, как Вард тут же обернулся. Выпрямившись, он дотронулся кончиками пальцев до пухлой щечки Шона и прикрыл одеяльцем ножки мальчика, которыми тот отчаянно сучил. На минуту он замер, потом повернулся и подошел к Сирене. Шон заплакал, из темноты сразу выступила Мэри и, взяв ребенка на руки, прижала к своей груди.
– Неужели она думает, что я могу навредить собственному ребенку? – спросил Вард и провел рукой по волосам, этим жестом словно выражая тревогу.
– Если бы Мэри так показалось, она бы вообще не подпустила тебя к нему. Просто она тебя мало знает и поэтому так внимательно следит за малышом.
– Ей больше не придется волноваться. Я уезжаю.
Сирена остановилась посреди комнаты.
– Что?
– Я напрасно сюда приехал; мне давно следовало это понять. Вместо того чтобы защищать тебя, я дал повод для слухов, и твоему сумасшедшему старейшине тоже теперь есть о чем поговорить.
– Это… Это единственная причина?
Сирена с трудом выдавливала из себя слова. Казалось, она совсем не стремилась его удержать, скорее наоборот.
– Нет, не единственная. В городе говорят самое разное насчет твоих перемен на «Сенчури-Лоуд». Владельцы шахт убеждены: либо тебя к этому подталкиваю я, поскольку все твои новшества почти в точности соответствуют тому, что я уже ввел у себя, либо ты лишь пытаешься изображать из себя хозяйку и все твои потуги не стоит принимать всерьез.
– Значит, я сделала то же, что и ты? Я не знала.
– Это уж конечно, ты ведь не захотела разговаривать со мной о делах.
– Я не думала, что тебя это заинтересует. Он покачал головой.
– А если точнее, ты боялась, что я возьму все в свои руки, так ведь? Но не в этом дело. Ты не обсуждала их ни с кем из других хозяев тоже, они считают такое поведение безответственным, но чего еще можно ожидать от женщины, которая затаскивает к себе в постель мужчину на следующий день после смерти мужа?
Сирена ответила ему холодным взглядом.
– У меня не было выбора.
– Им это неизвестно. Но они наверняка сразу это заметят, если ты выставишь меня вон.
– Меня не волнует их мнение, – бросила Сирена.
– Возможно, только ты станешь обращать на него внимание, когда Шон подрастет, пойдет в школу и начнет дружить с детьми богачей.
– До этого еще далеко. А сейчас мне все равно. Только мне, может быть, совсем не хочется выставлять тебя вон, совсем!
Он пристально посмотрел на нее, в его зеленых глазах загорелись золотистые огоньки. На мгновение Сирене показалось, что он подойдет к ней, прижмет ее к себе. Она подалась к нему.
Неожиданно лицо Варда вновь сделалось суровым.
– В этом случае, как и тогда, – сказал он жестко, – у тебя нет выбора.
Стремительно повернувшись, он зашагал прочь.
– Вард! – воскликнула она.
В ответ послышался лишь звук шагов по лестнице и стук закрывшейся двери.
Он ушел. Дом сразу сделался невероятно пустым. Похоже, Вард Данбар оставил в Бристлеконе след столь же быстро, как и в сердце Сирены. Почему он ушел так неожиданно? Этот вопрос два дня не выходил у нее из головы вместе с причинами, о которых он сказал. Размышляя об этом, она все время приходила к выводу, что Вард расстался с ней ради ее репутации. Если она не ошибалась, если в этом заключалась настоящая причина его ухода, тогда все можно было легко исправить. Он мог на ней жениться. Но предложения он ей не делал. По-видимому, ему этого не хотелось, по крайней мере сейчас. Она упустила шанс стать для него чем-то большим, чем обычная любовница.
Пусть будет так. После всего, что между ними произошло, они вряд ли смогли бы найти счастье. Она прекрасно обойдется и без него. Она вообще отлично проживет одна. Она теперь богатая женщина, богатая и независимая. Никто ей не нужен, а меньше всего этот мужчина, предпочитающий держать свои тайны при себе и страдать от непонимания, нежели ущемлять собственную гордость.
К черту его! Как он посмел бросить ее именно тогда, когда она хотела просить у него прощения за все свои напрасные обвинения? Чего он добивался, оставляя ее в таком расстройстве? Это сводило ее с ума. Рано или поздно, но им все равно придется выяснить этот вопрос.
Пожалуй, скорее поздно, чем рано. Сирена сомневалась в том, что сейчас может разговаривать спокойно, как, впрочем, и в том, что у нее были серьезные причины огорчаться. Тем временем погода сделалась теплой и солнечной, наступила настоящая южная весна. Ей нужно съездить в город, в Дом Успокоения, и посмотреть, как там идут дела. Она побудет некоторое время с монахинями, потом, может быть, навестит Консуэло. Но она ни за что, ни при каких обстоятельствах даже и не посмотрит в сторону Мейерс-авеню и «Эльдорадо».
Сестры милосердия чрезвычайно обрадовались, увидев ее. Они показали ей трех новых малышей, появившихся в детской. Монахини проявляли к ним столько сострадания и держались с такой гордостью, что сторонний наблюдатель скорее бы поверил, что их привел сюда промысел Божий, а не безнравственность и порок, царившие в городе.
Сестры уговорили Сирену остаться у них на ленч, а потом встретиться с четырьмя молодыми женщинами, проживавшими в верхних комнатах. Одна из них была женой погибшего горняка, она осталась без средств к существованию с тремя малолетними детьми на руках, а ее ближайшие родственники жили за тысячу миль отсюда. Монахини надеялись, что помощь и благотворительность Сирены уберегут ее от греха. Двум другим помочь было не так просто. Обе девушки пришли с Мейерс-авеню и теперь в любой день могли увеличить число обитателей детской. Они горячо выражали признательность за помощь, оказанную им здесь, но тем не менее собирались вернуться на Мейерс-авеню, как только разрешатся от бремени. Последняя женщина в свои тридцать с небольшим лет выглядела на все семьдесят. Она болела сифилисом в его поздней стадии. Наполовину парализованная, и к тому же с серьезным нарушением мозговой деятельности, она тоже захотела прийти к столу. Другие женщины избегали ее, несмотря на уверения монахинь, что от нее нельзя заразиться. Сестры, похоже, считали, что ее появление может рассердить остальных, однако не выдавали этого ни единым взглядом.