«Почему я не молюсь?» — думала Эспер, всматриваясь в темноту.
В самом деле, почему бы не помолиться за Уолта. Но она не могла найти тех слов, которые бы приглушили дикий страх и тревогу, закравшиеся ей в душу. Господь… Тот, что прячется в темном небе… Способен ли он утешить, согреть нежностью? А может быть, он так же неумолим и беспощаден, как и море, так же равнодушен к человеку и его желаниям? Я устала жить переживаниями. Я только и делаю, что переживаю страшные вещи и иду по жизни дальше. Я устала от этого, думала Эспер. Она прислонилась лбом к холодному стеклу. К новой боли за младшего сына присоединилась тяжесть всех прошлых утрат. Джонни, Ивэн, Эймос… Все ушли от нее. И мама, и папа… Каждый раз приходится переживать. И она переживала. Но одновременно чувствовала, что, если сегодня что-нибудь случится с Уолтом, она уже может этого не пережить…
— Мама, пожалуйста, вернись к нам и сядь у огня. Я уверен, что брат скоро вернется.
Эспер задвинула шторы и вернулась за стол.
— Конечно. Как насчет рюмочки портвейна семьдесят второго года, Генри?
Карла вскочила с табуретки. Марни вела себя так странно, была такой встревоженной. Уголки ее рта опустились, и на лице появились обычно невидимые морщинки.
— Я принесу сама, Марни, то есть… бабушка. Это тот графин в кладовке, да?
Эспер, заглянув в нежные голубые глаза девочки, поняла, что Карла всем сердцем сочувствует, сопереживает ей, стремится разделить с ней тревогу.
«Да, кроме Уолта у меня есть еще Карла…»
— Пойдем вместе, — сказала Эспер и взялась за пухленькую ручку внучки.
— А потом девочка обязательно должна отправляться спать, — напомнила Элеонора. — Надеюсь, вы это понимаете, матушка Портермэн, и не позволите ей не спать всю ночь. Мадемуазель Арлетт держит ее в строгом режиме.
Когда Эспер и Карла, спустившись в кладовку, принялись отыскивать на дальней полке нужный графин, они услышали какой-то шум, идущий со стороны тропинки, ведшей в Малую Гавань. Звуки шагов, голоса… В окошко кладовки ворвался на секунду луч фонаря. Эспер поставила подсвечник на полку. Она замерла и стала прислушиваться. Там явно шел не один человек. Их несколько. Почему? Они что-то несут?
В глазах у Эспер потемнело.
Карла подбежала к окошку.
— Марни, — воскликнула она. — По тропинке идут трое. И один из них дядя Уолт! Я узнаю его!
Эспер провела кончиком языка по пересохшим губам.
— Ты уверена? — дрогнувшим голосом спросила она и туг же сама услышала густой бас Уолта.
Вскинув голову, Эспер намочила под краном салфетку и приложила ее к пылающему лицу.
Затем она выбежала из дома через черный ход, широко распахнув дверь. Уолт уже поднимался на крыльцо. Эспер увидела, что он кого-то поддерживает. Третий человек шел, вернее, плелся следом. Но Эспер смотрела только на крупное смуглое лицо сына, на котором устало, но одновременно победно светились светло-карие глаза. Вскоре он уже загородил проход кухни своей фигурой в желтом дождевике.
Увидев Эспер, он качнул головой.
— Волновалась небось? Я так и знал. Сколько раз тебе говорить, ма, что рыбаки не тонут?!
Он протянул к матери левую руку и чуть сжал ее плечо. Правой рукой он поддерживал девушку, лица которой не было видно из-за широкого шуршащего рукава плаща Уолта; Эспер заметила лишь длинные черные волосы, поблескивающие в темноте.
Уолт ввел девушку в кухню. За Уолтом, еле передвигая ноги, вошел мальчик — третий из их компании. Обитатели дома, возбужденные, обступили их, стремясь узнать, что же произошло.
— Ма, давай сюда быстрее одеяло и коньяк! — скомандовал Уолт. — Эти бедолаги едва не пошли ко дну.
Он опустил девушку на ковер перед камином. Мальчик сел рядом на скамеечку. Его сотрясала мелкая дрожь.
— Вот, выловил их в Южном Канале, — объявил Уолт, швырнув свой плащ и зюйдвестку в угол комнаты и поежившись от озноба. — Эти дурачки думали, что кататься на лодке интереснее всего во время шторма. Они были в районе острова Кэт, когда их корыто стало зачерпывать воду.
— Бедняжки, — воскликнула Элеонора, качая головой. — Я же говорила, что твоей задержке есть какое-то разумное объяснение. Матушка Портермэн так переживала!
Уолт оценивающе глянул на свою невестку и проговорил:
— Да, черт возьми, опоздал, ничего не скажешь. Еще эта сволочь-движок пару раз заглох…
Элеонора поморщилась.
— Уолтер, прошу тебя… Ну хоть при детях не выражайся, — и она показала на Карлу и на спасенных, жавшихся к камину.
Эспер увела девушку в свою спальню, вытерла ее насухо и переодела. Той было не меньше восемнадцати лет, и она имела развитые женские формы. Эспер дала ей свой старый халат с зеленым узором, сверху еще накинула одеяло и привела обратно к камину. Девушка была молчалива и как бы не в себе, но передвигалась уже без посторонней помощи. Когда ее удалось рассмотреть, то все про себя отметили, что она удивительно хороша собой. У нее были огромные темные с поволокой глаза, а высушенные волосы свободно растекались по плечам иссиня-черными волнами. Она остановилась взглядом на Уолте и уже не спускала с него глаз, следя за каждым его движением. Уолт налил коньяку мальчику. Тот тоже был высушен, переодет и теперь медленно приходил в себя, о чем можно было судить по возвращающемуся на его лицо румянцу.
Когда Уолт подошел с коньяком к девушке, она с каким-то торжественным благоговением приняла из его рук рюмку, все еще не спуская с него глаз.
Все молчали. Говорить не хотелось. Но воспитание Элеоноры не позволяло ей допускать долгие паузы, которые совершенно устраивали и Эспер и Уолтера. Она наклонилась вперед и сказала:
— Вот так-то лучше. Вы должны быть признательны мистеру Портермэну, который нашел вас. Представляю себе, какого страха вы натерпелись.
— Да, мэм, — проговорил мальчик. У него было привлекательное лицо, вьющиеся темные волосы. Несмотря на высокий рост, он выглядел лет на шестнадцать.
Девушка продолжала молчать.
— Откуда вы, молодые люди? Как вас зовут? — спросила мальчика Элеонора.
Он отвечал вежливо, что говорило о хорошем воспитании.
— Мы живем в Денвере. Меня зовут Тони Гатчелл. Мой отец работает главным механиком на новой фирме по производству аэропланов Бургесса. На Грегори-стрит. А ее, — он показал на девушку, которая на мгновение оглянулась на него, но потом снова вернулась взглядом к Уолту, — зовут Мария Сильва. Ее отец португалец.
— О… — несколько растерянно протянула Элеонора.
В последнюю четверть века португальцы расселились по всему массачусетскому побережью. Дачники считали их людьми второго сорта. Так же, как итальянцев и ирландцев. Из португальцев выходила никуда негодная прислуга. Они не признавали никакой дисциплины, а при малейшем упоминании о ней сразу обижались и возмущались.
