— Ты говоришь, что Сэм О'Доннелл обесчестил мисс Анну Кинросс, — начал сержант, — но почему ты в этом так уверена. Яшма?
— Потому что Анна знает кличку его собаки. Ровер.
— Этой улики недостаточно.
— Если не знать Анну, — возразила Яшма. — Она запоминает имена только тех людей, с которыми близко знакома.
— Но ведь она ни разу не назвала имени насильника — не так ли, леди Кинросс?
— Да, ни разу. Анна называла его «хорошим дядей».
— Значит, у вас нет никаких улик, кроме собачьей клички? Ровер? Но это очень распространенная кличка, почти как Фидо.
— Пес серый, пастушьей породы, сержант. Когда Анна увидела серую собаку той же породы, принадлежащую мистеру Саммерсу, она назвала ее Ровером. А собаку зовут Блуэй. Ровером звали собаку Сэма О'Доннелла, — твердо произнесла Яшма.
— Это какая-то новая порода, — вмешалась Элизабет. — Я не знала ни Сэма О'Доннелла, ни его собаку и думала, что Блуэй мистера Саммерса — единственный в Кинроссе пес такой породы.
— И это все? — в отчаянии уточнил сержант Туэйтс.
Яшма бесстрастно пожала плечами:
— Других доказательств мне не потребовалось. Я знаю мою малышку Анну и знаю, кто ее обесчестил.
Допрос продолжался еще полчаса, но ничего не дал сержанту Туэйтсу.
— Сегодня я могу продержать ее в камере в Кинроссе, — сообщил он Элизабет, собравшись уходить, — но завтра буду вынужден отправить заключенную в Батерст, где ей предъявят обвинение. В тюрьме Батерста есть женское отделение. Можно подать местным властям ходатайство об освобождении под залог, но судьи в Батерсте нет, только магистратные заседатели, которые имеют право лишь предъявлять обвинения. Леди Кинросс, предлагаю вам найти юридическую контору, которая займется делом мисс Вон, — неожиданно формально заключил сержант.
— Благодарю, сержант. Вы очень любезны. — Элизабет пожала ему руку и долго стояла в дверях, смотрела, как он удаляется к площадке подъемника и как бесстрастно семенит бок о бок с ним Яшма.
Позвонив в отель «Кинросс», Элизабет узнала, что Руби уже спешит на гору.
— Господи Иисусе, Элизабет! — вскричала Руби, врываясь в библиотеку, где по-прежнему сидела хозяйка дома. — Весь город гудит! Говорят, Яшма отрезала Сэму О'Доннеллу хозяйство, запихала ему в рот и заставила проглотить, а потом подвергла его китайской казни «тысяча ран»! Потому что он изнасиловал Анну!
— В целом все верно, Руби, — спокойно ответила Элизабет, — но слухи, конечно, преувеличивают. И в то же время не лгут. Яшма отрезала насильнику гениталии, потом отнесла их в полицейский участок и призналась в убийстве. Она убеждена, что Анна забеременела от Сэма О'Доннелла. Ты его знала?
— Лично — нет. В отеле он никогда не напивался, да и вообще не пил, если верить людям. Теодора Дженкинс убита горем: он красил ей дом, она готова поверить, что он святой. Твердит, что Сэм никак не мог изнасиловать Анну. Послушать ее, так он истинный джентльмен — в чужой дом не заходил даже вымыть руки. И священник вторит ей, даже готов поручиться, что Сэм О'Доннелл порядочный и ни в чем не повинный человек.
В спешке Руби не успела причесаться и не удосужилась влезть в корсет. «Если бы я не знала, какая она на самом деле милая, — рассеянно думала Элизабет, — я сочла бы ее развратной сплетницей, молодящейся старухой».
— Значит, наши беды только начинаются, — произнесла она вслух.
— В городе раскол, Элизабет. Рудокопы и их жены на стороне Яшмы, а все старые девы, вдовы и церковники — на стороне Сэма О'Доннелла. Рабочие с завода и мастерских еще не определились. Но не все забыли, как Сэм пытался организовать забастовку в прошлом июле или августе. — Руби устало потерла щеку трясущейся ладонью. — Элизабет, скажи мне, что Яшма убила виновного!
— Я убеждена в этом — потому что знаю, как пристально Яшма наблюдала за Анной. О каждом слове, взгляде, жесте Анны Яшма способна рассказать целые истории.
И она заговорила о собаке, история с которой помогла Яшме найти убийцу.
— Судью этим не впечатлить, — заметила Руби.
— Да. Сержант Туэйтс — на редкость добрый человек, Руби! — порекомендовал мне сразу обратиться к юристам, а я даже не знаю фамилии адвоката Александра. Или мне нужен поверенный? А может, барристер? Скажи, юридические конторы берутся за любые дела?
— Предоставь это мне, — решила Руби, радуясь возможности заняться делом. — Конечно, Александру я все сообщу — он сейчас осматривает золотой рудник на Цейлоне. И поручу юристам «Апокалипсиса» подыскать защитников для Яшмы. — Она остановилась на пороге: — Если власти решат, что местный судья будет предубежден против Яшмы, несчастную девчонку могут отправить в Сидней. А по-моему, сиднейский судья — это куда как хуже. — Она фыркнула. — Впрочем, я тоже предубеждена.
Известие застало Нелл на складе взрывчатых веществ, возле ящиков с динамитом. Терпения, чтобы дождаться вагона, ей не хватило, и она бросилась домой бегом по извилистой тропе. Все горе и ужас, от которых привычно отгородилась Элизабет, обрушились на ее старшую дочь. Нелл чувствовала, как катятся по лицу слезы, промывают чистые дорожки на запыленных щеках. Грудь под замасленным комбинезоном высоко вздымалась от волнения.
— Нет, это неправда! — воскликнула Нелл, дослушав мать. — Такого просто не может быть!
— Ты о чем? — уточнила Элизабет. — О том, что Яшма убила Сэма О'Доннелла или что Сэм обесчестил Анну?
— Неужели ты ничего не чувствуешь, мама? Или ты утратила способность чувствовать? Ты сидишь, как манекен в витрине модной лавки: леди Кинросс собственной персоной! А мне Яшма как сестра! И, Бог свидетель, Крылышко Бабочки мне больше мать, чем ты! Моя сестра призналась в убийстве — как вы могли допустить такое, леди Кинросс? Почему не зажали ей рот ладонью, раз уж не смогли иначе заставить молчать? Ты позволила ей во всем сознаться! Или ты не понимаешь, что это означает? Ее вообще не будут судить! Судят только тех, чья вина не доказана. Вот в чем заключается работа судьи. А человеку, который признался в содеянном и не желает отказываться от своих признаний, просто выносят приговор! — Нелл круто повернулась. — Я в полицейский участок к Яшме. Она должна взять свои слова обратно! Если не возьмет, ее повесят.
Элизабет выслушала ее, уловила ненависть — нет, скорее, неприязнь — в голосе дочери, задумалась и признала, что в жестоких словах Нелл заключена истина. «Кто-то закупорил бутылку, где хранится мой дух и моя душа, причем закупорил навечно. Я сгорю в аду — и поделом мне. Я никудышная жена и мать».
— Знаешь что? — сказала она вслед Нелл. — Сначала умойся и надень платье.
