По ошеломленному выражению его лица Абигейл поняла, что у Дэвида появилась тысяча вопросов, которые он хотел задать, но просто сидел и ждал, когда она продолжит.
– Его звали Ричард, он вырос здесь, на Разъезде Стюарта. Мы... мы привыкли играть вместе в классики. Я удивлена, что никто из здешних не рассказал тебе о нем, потому что люди туг хорошо все помнят.
– Нет, никто не рассказал, – ответил Дэвид, его шея покраснела.
– Я просто подумала, что ты должен это знать, Дэвид, прежде чем мы поженимся. Мы никогда особо много не разговаривали о нашем прошлом. У нас так много взаимных интересов в будущем, связанных с магазином и вообще всем, что это вытесняет другие темы разговоров, верно?
– Возможно... ты права. Но если ты не хочешь рассказывать о Ричарде, не рассказывай. Это не важно, Абигейл.
– Я хочу, – сказала она, глядя ему прямо в глаза, – тогда ты, возможно, поймешь мою внезапную нервозность. – Потом, взглянув себе на колени, она продолжила: – У меня никогда никого не было, кроме Ричарда, и мы более или менее привыкли думать, что когда– нибудь поженимся. Моя мама умерла, когда мне было девятнадцать, и вскоре мы с Ричардом были помолвлены. Тогда я была очень молодой, наивной и верила, что существуют такие вещи, как судьба.
Она остановилась, сделав паузу в своем повествовании для пущей убедительности, и затем вздохнула.
– Ричард, очевидно, думал по-другому, так как стоило моему отцу заболеть и в течение следующего года превратиться в полного инвалида, Ричард потерял всякое желание сделать меня своей женой. Думаю, можно сказать, что он испугался лишнего багажа в лице моего папы. В любом случае, мой... мой жених исчез без малого за неделю до свадьбы. Его семья через некоторое время тоже переехала, и я с тех пор не видела ни его, ни его родных. * На лице Дэвида появилось озабоченное выражение. Он потянулся к Абигейл.
– Прости. Абигейл. Мне так жаль.
Она подняла глаза к его нежному, серьезному лицу и поняла в тот же момент, насколько прекрасным, высокоморальным человеком он был, и как ей сказочно повезло, что она уже в зрелые годы жизни встретила его.
– Теперь я понимаю, почему ты волнуешься, – сказал он, глядя ей в глаза, – но никогда бы не покинул тебя, как он. Ты знаешь это.
– Да, знаю, – заверила она его, но почувствовала себя ничтожной и виноватой, так как знала, что Дэвид был слишком чистым, чтобы предположить интимные отношения между ней и Ричардом. – Дэвид, – сказала она, собираясь произнести сущую правду, – я на самом деле хочу, чтобы наша совместная жизнь была безупречной, вот и все.
– Она такой и будет, – пообещал он.
Но он держал ее только за руку, и Абигейл не смогла отделаться от мысли, что такие вещи любящие друг друга люди должны говорить крепко-крепко обнявшись.
– Я рад, что ты мне все рассказала, Абигейл. Я видел, что что-то тебя тревожит сегодня вечером, и теперь, когда история подошла к концу, давай забудем про нее.
Он наконец поцеловал ее. Абигейл прильнула к нему во внезапном приступе отчаяния, каких, казалось, у нее никогда не бывало. Отстранив губы, Дэвид произнес:
– Думаю, будет лучше, если я пойду, Абигейл.
Но она прильнула к нему еще крепче. Ей так хотелось, чтобы он задержался на немного и рассеял ее страх перед Дюфрейном.
– Ты хочешь уйти так рано? Дэвид отстранил ее силой.
– Тебе надо хорошенько отдохнуть за ночь, ты сама недавно это говорила. Увидимся завтра вечером, как и договаривались.
У двери, прежде чем уйти, он ее поцеловал, но вначале надел пальто, так что все тепло его объятий потерялось в массе шерстяного пальто и муслиновой юбки.
Как только ушел Дэвид, Абигейл переоделась на ночь и поторопилась задуть лампы. Ветер врезался в стены дома, дребезжа кровлей, стуча оголенными ветками по карнизам и обещая этот кошмар на всю ночь. Звуки вьюги усилили трепет Абигейл. Она решительно закрыла глаза и перечислила, что Дэвид внес в ее жизнь: спокойствие, дружбу, восхищение, любовь. Некоторое время она размышляла над каждым из них. Дэвид мостил путь к самому спокойному образу жизни, какой она только могла представить. Дружба не вызывала сомнения – они почувствовали ее сразу. А что касалось восхищения – из всех людей, каких Абигейл знала, никто не ценил ее так, не восторгался и не восхищался ею. А любовь...
Ее мысли были внезапно прерваны сильными ударами в заднюю дверь. Раньше никто не входил с задней двери. Еще до того, как ее ноги коснулись ледяного пола, она поняла, кто это может быть и решила, что ей лучше лежать и думать о Дэвиде, чтобы отогнать мысли о Джесси Дюфрейне.
Абигейл думала, не оставить ли Джесси стучать, пока ему не надоест, но он закричал во все горло, пересиливая завывающую вьюгу, и Абигейл испугалась, что кто-нибудь из соседей услышит его.
Она нашла халат и, прислушиваясь, поспешила к задней двери по грубым доскам пола. Джесси снова начал колотить и вопить, поэтому Абигейл зажгла лампу, хотя и не стала сильно выкручивать фитиль, а оставила его еле теплиться из-за боязни, что кто– нибудь может увидеть Джесси из окна.
– Эбби, открывай!
Она только приоткрыла дверь и, преграждая дорогу, не давала ему войти.
Ветер и снег обнимали его волосы, брови и усы – в ледяных кружевах, решительные, черные, словно ночь, глаза смотрели на Абигейл.
– Я сказала тебе держаться от меня подальше. Ты соображаешь, сколько времени?
– Плевать я хотел.
– Как всегда.
– Ты меня впустишь или нет? Никто меня не видел, но, будь уверена, они услышат, как я высаживаю дверь, если ты захлопнешь ее у меня под носом.
Ветер врывался в дом. Абигейл схватила халат за полы на груди. Ноги замерзли, и она дрожала от холода.
Джесси внезапно приказал:
– Дай войти, пока ты совсем не замерзла вместе со мной, – и вошел, заполнив кухню десятью фунтами своей куртки из овчины, тремя дюймами усов и почти двумястами фунтами упрямства.
Абигейл набросилась на него раньше, чем он успел прикрыть дверь.
– Как ты смеешь вламываться в мой дом, как будто он принадлежит тебе?! Выметайся!
Он всего лишь пожал плечами, потер руку об руку и, полностью проигнорировав Абигейл, воскликнул:
– О Господи, как же холодно на улице! Без всяких извинений он сбросил куртку.
– Нам надо дров, чтобы мы не превратились в ледышки.
Он оттащил стул от кухонного стола, поставил его точно напротив печи, повесил куртку на спинку, открыл печную заслонку и потянулся за поленом в ящик с дровами – все это время он ни разу не посмотрел на Абигейл.
– Это мой дом, и тебя сюда не приглашали! Положи полено обратно!
Он опять не обратил никакого внимания на слова Абигейл и засунул полено в печь, потом закрыл заслонку, развернулся и, наклонившись вперед, стряхнул с волос снежные хлопья. Он заметил босые ноги Абигейл, выглядывавшие из-под подола халата и, указав на них, сказал:
