Вокруг все было бело. Это не было похоже на свежевыстиранное белье, как рассказывал мне когда-то Персон, скорее — на саван. Мне вспомнился Рим… Господи, как в Риме тепло зимой!..
— Сколько времени длится у вас зима, барон Адельсверд?
Ледяной ветер затолкал вопрос мне в горло. Нужно было повторить несколько раз, чтобы он меня понял.
— До апреля, — прозвучал ответ.
В апреле уже цветут мимозы в моем родном Марселе…
Наступила темнота, снег шел все сильнее, и вокруг уже ничего не было видно. Вокруг кареты заплясали огни факелов. Дверца широко открылась.
— Дезире!
Жан-Батист выехал навстречу мне в санях, запряженных всего одной лошадью.
— Мы всего в одном лье от Стокгольма. Еще немного, и ты будешь у себя, девчурка.
Граф Браге и графиня Левенхаупт пересели в другую карету. Жан-Батист сел со мной. В темноте кареты я прижалась к нему. Но мы были не одни, м-ль Коскюль сидела напротив нас на переднем сиденье.
Я почувствовала его руку в моей муфте.
— Какие у тебя холодные руки, девчурка!
Я хотела рассмеяться, но вместо этого рыдание сжало мне горло. 24 градуса ниже нуля, а для Жана-Батиста это климат «у себя»…
— Их величества ожидают тебя к чаю в гостиной королевы. Ты не должна переодеваться. Их величества хотят только приветствовать тебя. Оскара и тебя. Просто, без церемоний. Завтра Ее величество дает бал в твою честь, — он говорил быстро.
— Ты болен, Жан-Батист?
— Нет, конечно. Только у меня сильный насморк, и я задавлен работой.
— Неприятности?
— Гм…
— Большие неприятности?
Молчание. Потом без перехода:
— Алькиер, знаешь, посланник Франции в Стокгольме, передал новую ноту Наполеона. Император требует чтобы мы предоставили ему две тысячи шведских матросов. Чтобы доказать дружбу Швеции к Франции.
— И что ты ответил?
— Я прошу тебя хорошенько понять обстановку: ответ может дать правительство Его величества, короля Швеции, а не наследный принц.
Как ученица, я повторяю:
— Каков был ответ правительства Его величества, короля Швеции?
— Мы отказали. Мы поставили в известность, что не можем предоставить две тысячи матросов, так как Франция одновременно требует, чтобы мы объявили войну Англии.
— Может быть, Наполеон теперь успокоится?
— Вероятно, после того, как сконцентрирует войска на границах шведской Померании. С часу на час мы можем потерять в этой провинции наши войска. Ведь французами командует Даву…
Огней по сторонам дороги стало больше.
— Мы почти в Стокгольме, Ваше высочество, — сказала м-ль Коскюль из темноты.
— Вспоминаешь ли ты об огнях Парижа, Жан-Батист?
Он сжал мои пальцы. Я поняла. В присутствии шведов не говорят о Париже.
— Ты защитишь шведскую Померанию? — спросила я.
Жан-Батист засмеялся.
— С кем? Неужели ты думаешь, что шведская армия в ее нынешнем состоянии может выстоять против наших… я хочу сказать… против французской армии под командованием маршала Франции. Никогда в жизни. Я же был в Померании. — Он помолчал. — Я начал реорганизацию шведской армии. Я вызывал в Стокгольм различные армейские части и лично их инструктировал. Если бы у меня было года два на подготовку! Всего два года!.. А у тебя новая шубка, Дезире?
— Да, представь себе, прощальный подарок императора. Он послал курьера, который догнал меня уже в Дании. Странно, не правда ли?
— Я думаю, ты могла отказаться.
— Жан-Батист, женщина, которая отказалась бы от собольей накидки, еще не родилась! Это одна из трех, подаренных Наполеону русским царем.
— Не знаю, пояснили ли тебе уже все тонкости придворного этикета. Говорили ли вы по этому поводу с моей женой, м-ль Коскюль?
Коскюль заверила, что да. Я что-то не припоминаю…
— Здесь все так… как было когда-то… понимаешь?
Я положила голову на плечо Жана-Батиста.
— Как было когда-то… Но тогда не было меня. Я ничего не знаю!
— Дорогая, я хочу сказать, как было… в Версале.
— Я не бывала в Версале, конечно, — сказала я, вздохнув. — Но я постараюсь делать все так, как нужно. Я приспособлюсь.
Карета остановилась. Жан-Батист помог мне выйти. Я совершенно окоченела.
Я увидела перед собой высокие окна, ярко освещенные.
— А где Мелар? Отсюда видно Мелар?
— Завтра утром ты увидишь озеро. Дворец стоит на самом берегу, — ответил Жан-Батист.
Нас окружили придворные. Мужчины были одеты во что-то красное с черным, в коротких камзолах и штанах с буфами.
— Господи, — произнесла я помимо воли, — это не костюмированной бал? — Я вспомнила, что один из шведских королей был убит на маскараде людьми в черных масках.
Одна из дам засмеялась.
— Дорогая, это не маски, это форма, которую носят при дворе, — объяснил Жан-Батист. — Пойдем! Их величества нас ожидают.
Да, Жан-Батист не заставил своих приемных родителей ожидать кого-нибудь! Быстрым шагом Оскар и я вслед за Жаном-Батистом поднялись по мраморной лестнице и едва успели снять теплую одежду. Где Иветт с моей туалетной шкатулкой? Иветт не было, и я подошла к огромному зеркалу между колонн. Я была бледна, нос красный. Ужасный вид! В муфте я нашла свою пудреницу. Вздернутый нос не для королевского дворца… Моя шапочка имела ужасный вид, шелковые розы совершенно размокли от снега. Я сняла шапочку. Где же, черт возьми, Иветт?!
Слава Богу, под рукой оказалась м-м Ля-Флотт. Она протянула мне гребень. Мокрые чулки облепили мне ноги, ведь я шла по снегу рядом с каретой.
Обе створки двери распахнулись, меня ослепил яркий свет, и я оказалась в белой гостиной.
— Моя жена Дезидерия, которая желает быть почтительной дочерью Ваших величеств, и мой сын Оскар.
Я не поверила глазам. Она действительно пудрила волосы! Нужно написать Жюли. Королева пудрит волосы и носит черную бархотку вокруг шеи!
Я поклонилась. Ее светлые глаза были слегка прищурены. Она казалась близорукой. Внимательный взгляд остановился на мне. Она улыбнулась, но улыбка была невеселой. Она была значительно выше меня и имела очень «королевский» вид в своем вечернем светло-голубом шелковом платье.
Здороваясь, она поднесла руку к моему лицу. Разумеется, я должна поцеловать эту руку…
— Дорогая дочь Дезидерия, добро пожаловать! — сказала она сдержанным тоном.
Я дотронулась до ее руки своим носом. Ни в коем случае я не хотела целовать эту руку. Затем я очутилась перед старичком с влажными глазами и несколькими седыми волосками на розовой лысине.
— Дорогая дочь, — с волнением произнес старик жалобным голосом. Жан-Батист был уже возле него и поддерживал его под руку.
Королева подошла ко мне.
