Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

– Совсем немного, госпожа. Чтобы порошок не расстроил ваш желудок.

– Спасибо, Гумберт. Позже.

Гумберт поклонился с озабоченным выражением лица и подал суп Лизе и Паулю. Не успел он выйти из комнаты, как Пауль почувствовал на себе укоризненный взгляд мамы.

– Предполагаю, ты читал газету сегодня утром?

– Только политическую и экономическую части, мама. У нас снова есть рейхсканцлер, что весьма радостн…

– Пожалуйста, не отвлекайся, Пауль!

– К сожалению, я не читал статью, на которую ты, вероятно, намекаешь, мама. Это о выставке?

– Действительно, Пауль, ты обещал мне предотвратить это ужасное мероприятие! И вот такая статья появляется в «Последних новостях Аугсбурга»! Я не могла поверить своим глазам. Больше половины страницы. С тремя фотографиями. Длинная бессвязная статья об этой порочной женщине, которая довела твоего отца до грани отчаяния.

Понимая все ее возмущение, он не мог оставить ее слова без ответа.

– Пожалуйста, мама. Мать Мари была художницей, она жила по другим законам, чем обычные граждане. Я не хочу, чтобы ты связывала ее со словом «порочная»!

Лиза пристально смотрела на букет цветов, который Дёрте собрала на обеденный стол. Алисия учащенно дышала, ее бледные щеки раскраснелись.

– Вот уже дошло до того, что мне запрещено говорить в собственном доме. Как бы ты назвал образ жизни этой женщины, Пауль?

Почему на самом деле так трудно было переубедить ссорящихся женщин? Возможно, для этого нужна была женщина. Он как мужчина заведомо оказывался в проигрышном положении.

– Я прочитаю эту статью. – Он старался говорить спокойно. – Она кажется чрезмерно преувеличенной и слишком длинной. Но газетчики – это особая порода.

Маме пришлось согласиться, потому что у них недавно был неприятный опыт общения с прессой во время злополучной истории с несчастной Марией Йордан.

– Кроме того, я уже говорил тебе, что пообещал Мари не предпринимать ничего против этой выставки. Ты знаешь, что я по-прежнему очень дорожу Мари и не хочу причинять ей боль. В конце концов, речь идет о ее матери.

Мама не поняла этой уступки. Она молчала, сдерживая гнев, пока Гумберт подавал основное блюдо – фаршированную свинину с красной капустой и картофелем.

– Если ты действительно думаешь, что сможешь вернуть свою жену, потакая ей, ты ошибаешься, Пауль. Ты добьешься только того, что она потеряет к тебе уважение.

– Но мама, – вмешалась Лиза, – мы больше не живем в девятнадцатом веке, когда женщина должна была подчиняться мужчине.

Алисия, атакованная с двух сторон, стала еще упорнее отстаивать свою точку зрения. Она поджала губы и посмотрела в окно с выражением лица женщины, которую горько обидели близкие ей люди.

– Любовь рождается из уважения, – произнесла она с ударением. – Это было верно тогда и остается верным сегодня!

– Из взаимного уважения, мама, – заметила Лиза, добродушно улыбаясь. – Ты это имела в виду, не так ли?

– Заставлять мужа позорить свою семью – это не есть проявление уважения! И уж точно не проявление любви!

Пауль решил больше ничего не говорить на эту тему, чтобы хотя бы спокойно закончить обед. К сожалению, у мамы была еще одна болезненная тема в запасе:

– Чтобы ты потом не удивлялся, Пауль: Серафина предупредила меня – уже в пятницу она уходит от нас, чтобы с пятнадцатого мая приступить к новой работе.

Пауль заметил самодовольную ухмылку в уголках рта Лизы, и это его раздосадовало. Какие тайные интриги плела сестра, чтобы выгнать из дома неугодную бывшую подругу? И все это, конечно же, за его спиной. На этот раз он даже мог понять мамино негодование.

– О! Так просто, без предупреждения? И что это за новая работа?

Мама сделала еще один глоток воды и позволила Гумберту подать ей десерт. Теплый яблочный пирог с ванильным кремом, слегка посыпанный сахарной пудрой. Очевидно, аппетит вернулся к ней после того, как она выплеснула свой гнев.

– Она будет работать экономкой у адвоката Грюнлинга. Госпожа директриса Вислер помогла ей найти эту должность.

«Понятно, – подумал Пауль. – Значит, за всем этим стоит Китти».

С блаженным вздохом Лиза вонзила вилку в яблочный пирог, под тонкой корочкой которого скрывались сладкое, мягкое тесто и кислые кусочки яблок.

– Гумберт, почему не подают кофе?

– Прошу прощения, госпожа. Сейчас будет.

После обеда Пауль с газетой «Последние новости Аугсбурга» удалился в кабинет, который находился рядом со столовой. Он развернул на столе раздел о культуре, начал читать и с каждым предложением злился все больше.

«…великая художница, долгое время непризнанный талант, когда-то жила в стенах нашего города. Как повезло нашему любимому Аугсбургу, что он принял у себя такого необычного и талантливого художника. И тем более мы должны задаться вопросом, как могла произойти трагическая, слишком ранняя смерть этой молодой женщины? Почему молодая Луиза Хофгартнер, у которой впереди была такая перспективная карьера, должна была умереть в крайней нищете? Можно было бы вспомнить художников Монмартра, которые живут только ради своего искусства, голодают и мерзнут, создавая великие произведения. Луиза Хофгартнер тоже следовала своему призванию, всем своим существом она служила только благородному искусству, и все же ей пришлось умереть. Почему она не получила ни одного заказа в Аугсбурге? Как могло случиться, что она и ее маленькая дочь впали в страшную нищету? Мы не хотим никого обвинять. И все же остается открытым вопрос: каковы были отношения Луизы Хофгартнер с Иоганном М., известным аугсбургским текстильным фабрикантом…»

Пауль со злостью скомкал газету. Какая мерзкая писанина! Кто сообщил эти подробности прессе? Черт побери, конечно, он знал, что будут сплетни. Но он и представить не мог, что эти грязные слухи так широко распространятся уже за несколько недель до открытия выставки!

Зазвонил телефон. Он машинально поднял трубку, предполагая, что это Себастьян Винклер, который хотел поговорить со своей женой. Он объяснил бы ему, что телефонные разговоры между фабрикой и виллой стоят денег и предназначены только для важных случаев.

– Пауль? Это я, Мари.

Ему потребовалось мгновение, чтобы взять себя в руки.

– Мари. Извини, я тебя не ждал.

– Я звоню всего на минутку. Ты знаешь, у меня короткий обеденный перерыв. Я по поводу статьи в газете.

– Да ну?! – вырвалось у него с гневом. – Ты заказала эту писанину?!

Нервы у него были на пределе, должно быть, из-за раздражения, которое копилось с самого утра. Мари, похоже, была поражена, потому что сначала молчала, но потом проговорила:

– Нет, это не я. Наоборот, я хотела сказать, что я совершенно не согласна с такой подачей…

– Тогда почему ты не предотвратила это? – продолжал злиться он. – Я действительно старался изо всех сил пойти тебе навстречу. И какую благодарность я теперь получу? Посмертную месть Луизы Хофгартнер семейству Мельцеров?

– Я понимаю, – тихо сказала она. – Ничего не изменилось.

Он почувствовал, как схлынул гнев. Почему он так на нее наорал? Разве она не позвонила, чтобы сказать ему, что это не ее вина? Он должен был ответить, что рад ее звонку. Что все это время он с нетерпением ждал от нее знака. И самое главное, что его больше не волновала эта проклятая выставка. Речь идет о них двоих. Об их любви. Об их браке. Фразы проносились в его голове, и, не зная, как начать, он так и не произнес ни слова.

– Мне нужно идти на работу, – прохладно добавила Мари. – Прощай.

Прежде чем он успел ответить, она повесила трубку. Пауль смотрел на черную телефонную трубку в своей руке, как на уродливую рептилию, и ему казалось, что он слышит, как рушится камень. Дом его надежд был построен не слишком прочно – один порыв ветра, и он сразу рухнул.

– Чай для госпожи фон Хагеман и два кофе! – крикнул Гумберт на кухню.

Фанни Брунненмайер поднялась, чтобы снять горячий чайник с плиты, кофейник уже ждал на столе.