– Нет, Ваше Величество, ибо я никогда не выйду замуж за него. Я не смогу…
– Не сможете? – король высоко поднял брови, – вы не сможете выйти замуж за человека, от которого у вас скоро будет ребенок?
– Этот человек повинен в смерти моего отца, Ваше Величество, и он уже доказал, что может отнять у меня все. Но любовь и верность остаются моими, и я отдаю их по собственному выбору.
Король опустил глаза, и Женевьеве показалось, что он загадочно улыбнулся каким-то собственным мыслям.
– Скажите, миледи, а вы отдадите их мне?
– Ваше Величество?
– Любовь и верность, моя леди Эденби, ведь вы верны?
– Да, Ваше Величество, ведь вы – король, наш повелитель.
– Но вы бы бежали в Бретань, если бы вам представилась такая возможность?
– Если честно, то да.
– Я хорошо отношусь к Герцогу Бретанскому, мы всегда дружили как вы знаете, я был его гостем.
Женевьева молчала. Король пристально смотрел на нее несколько мгновений и затем спросил, удобно ли ей. Она ответила, что да. Женевьева увидела, что король собирается уходить. Но она не могла ему позволить сделать этого, прежде, чем не узнает о Тристане. Женевьева, стараясь говорить спокойно и безразлично, спросила:
– Ваше Величество, могу я узнать у вас, как идут дела в Ирландии?
– Сейчас очень хорошо, мы разбили этих лордов-бунтарей.
Сердце Женевьевы забилось сильнее, а ребенок, как будто слышал разговор, шевельнул ножкой.
– Тогда… Тристан де ла Тер должен скоро вернуться?
– Скоро вернуться? – переспросил Генрих. – Он приехал прошлой ночью. До свиданья.
Женевьева не ответила и была рада, что король не обратил на нее внимания. Она прошлась по комнате и, когда дверь за королем закрылась, опустилась в кресло, едва сознавая, что чуть не промахнулась.
Внезапно она ощутила приступ ярости, подобно горящей лаве вулкана, захлестнувшей ее изнутри, и приступ нестерпимой боли.
Он вернулся в Лондон. Он здесь… Он где-то здесь, совсем рядом. Он приказал, чтобы ее привезли сюда из Эденби, и после всех этих долгих месяцев даже не побеспокоился, чтобы повидать ее.
– Что случилось, что он сказал?
Женевьева не заметила, как вернулась Эдвина, она обратила внимание на тетку, лишь когда та озабоченно спросила ее. Женевьева взмахнула рукой.
– Ты знаешь, что Тристан вернулся?
Эдвина искренне удивилась.
– Нет.
– Но ведь он должен был повидать Джона…
– Клянусь, Джон ничего не сказал мне.
– Это не значит, что он его не видел, – с горечью сказала Женевьева и, поняв, что сейчас расплачется, вскочила на ноги. – Этот грязный вонючий сукин сын, выросший в куче навоза! О, почему они не убили его в Ирландии!
– Женевьева! – воскликнула пораженная Эдвина и отступила на шаг, ибо Женевьева с яростью набросилась на каминную полку и замолотила по ней кулаками, извергая ужасные ругательства.
– Пожалуйста, Женевьева, – Эдвина, не на шутку перепугавшись, взяла племянницу за плечи и усадила ее на кровать. Женевьева отчаянно сопротивлялась и страшно бранилась.
– Женевьева, подумай о ребенке, тебе осталось всего два месяца, неужели ты не заботишься о его жизни?
Наконец она начала успокаиваться и Эдвина продолжила мягко, но настойчиво:
– Женевьева, пожалуйста, успокойся, я знаю, что ты не хочешь ему вреда.
– Это будет вина Тристана.
– Это ранит тебя в такой же мере.
Эдвина уложила Женевьеву и накрыла ее ноги и раздувшийся живот одеялами.
Эдвине не составило труда отыскать Тристана. Если бы она не провела все утро с Женевьевой, то непременно узнала бы о его возвращении. Во дворце только и говорили о замечательной тактике де ла Тера в его борьбе с непокорными ирландскими лордами. Женщины наперебой обсуждали его достоинства. Эдвина пошла в сад, оттуда раздался смех. Несмотря на прохладный март, вокруг молчащего фонтана собралось довольно много людей. Менестрель играл на лютне и прямо на ходу сочинял лирические веселые песенки. На скамье сидели несколько придворных и среди них удобно расположились мужчины. Они держали в руках кубки и подливали себе из большого кувшина.
«Глупцы, – раздраженно подумала Эдвина, – ведь они все простынут на холодном ветру». Она еще больше разозлилась, когда увидела, что ее Джон, улыбающийся своей чарующей улыбкой, сидит рядом с Тристаном. Графиня, очень резвая молодая вдовушка сидела между ними. На ней было слишком открытое для такой погоды платье.
Эдвина задержалась на мгновение, затем решительно направилась к своему мужу. Они подпевали менестрелю и в такт пению размахивали руками, с зажатыми в них кубками. Джон, не прекращая петь, протянул руку Эдвине. Она скользнула вперед и уселась между ними, отпила глоток из кубка Джона, подставила щеку для поцелуя, затем повернулась к Тристану, который пел и смеялся и не отстранялся от графини, жавшейся к нему.
Тристан посмотрел на Эдвину, и та поняла, что он вовсе не был пьян. В его взгляде сквозила настороженность. Он понял, что Эдвина пришла сюда неслучайно. И хотя вначале он тепло приветствовал ее, теперь на его лице появилось холодное выражение.
– Вы вернулись, славный лорд Эденби! – сказала Эдвина.
– Ах, милая Эдвина, неужели это шпилька в мой адрес? Джон, у вашей супруги остренькие ноготки.
– Эдвина… – начал Джон.
– Я рада видеть вас живым и здоровым, – продолжала та.
– Конечно же, он жив и здоров, – вмешалась графиня, тронув изящными пальцами Тристана за подбородок. – Такому рыцарю ничего не стоило повергнуть в прах этих чертовых ирландцев.
Тристан улыбнулся, но было заметно, что графиня ему порядком надоела.
– Чертовы ирландцы – хорошие люди неправильных убеждений, – тихо сказал он.
В его глазах вспыхнули огоньки. Эдвина заметила, что на его руке обозначился уже белеющий рубец. Было довольно странно, что рыцарь, прославившийся во многих сражениях, так не любит вспоминать о них.
Он красив и силен, он только что вернулся из похода, но Эдвина видела, что все его веселье – фальшь. Тристана угнетала окружающая обстановка, он старался это скрыть, но выглядел удрученным.
Эдвина понизила голос, хотя на них никто не обращал внимания.
– Ты не зашел к Женевьеве.
– Да. Думаю, что этим доставил ей удовольствие.
Как мрачно, как горько он сказал это! На мгновение Эдвина растерялась, но тут же опомнилась, увидев, как графиня положила маленькую красивую руку на плечо Тристана. Эдвина понимала, что для него это ровным счетом ничего не значило, но она почувствовала такую злость за то, как он обращался с Женевьевой, что ей захотелось задеть его, и она знала, как сделать это побольнее.
– Я просто подумала, что ты должен быть в курсе, – легким тоном сказала Эдвина. – Дитя, рожденное при таком сроке, чаще всего не выживает.
