Ознакомительная версия.
Может быть, уснуть и видеть блаженные сны? Может быть, танцевать? Или бродить по цветущим лугам и думать, что вознеслась в райские сады?
Ольга не знала, что должна делать какая-то другая женщина. А она мыла пол в раздевалке для персонала.
Она придумала себе эту работу, потому что сейчас в раздевалке никого не было, а ей нужно было остаться одной. То, что руки полоскали тряпку в мыльной воде, выкручивали ее, надевали на швабру, а потом возили этой шваброй по полу, Ольге не мешало. Она и не видела ни воды, ни тряпки, ни цементного, местами сильно выщербленного пола. Она видела кожаный диван, который стал ее брачным ложем. Она видела человека, который стал ее мужем и женой которого стала она.
Бабулька-то, бабулька из Дубёнок – не обманула ведь! Ее чулки в самом деле оказались волшебными! Ольга поспала в них – и вышла замуж…
Поляков даже не мог обнять ее как следует. Это он так сказал, словно прощения просил, но Ольге казалось, что всякую женщину следует обнимать именно так, как обнимал ее Поляков, – именно так, чтобы она почувствовала себя обезумевшей, испуганной, обретшей то, чего была лишена до сей минуты, встревоженной, счастливой. Но еще она почувствовала себя потерянной – потому что ее место было теперь рядом с ним, а быть рядом с ним она никак не могла.
Ольга увезла его на каталке в палату. Ей помогала встретившаяся в коридоре тетя Фая… вернее, это Ольга помогала тете Фае, и, кажется, старая медсестра что-то поняла – она так странно, так озабоченно поглядывала исподтишка на Ольгу! А когда бледный, тихий, измученный Поляков уже был уложен в постель, тетя Фая вдруг, словно забыв что-то, вышла за занавеску, и Ольга смогла мгновенно коснуться его губ, прежде чем медсестра вошла снова – с обедом на подносе.
Поляков посмотрел жалобно:
– Я не хочу есть…
– Надо! – сурово велела тетя Фая. – А то сил не хватит!
От этой самой обычной фразы и Ольга, и Поляков вдруг страшно покраснели. Поляков с покорностью малого дитяти открыл рот и проглотил ложку борща, а Ольга выскочила вон и, как наказанная, побежала в гардеробную.
Ей надо было побыть одной. Ей надо было подумать над тем, что произошло.
Как так вышло, что она смертельно, до разрыва сердечного, влюбилась в человека, которого всегда боялась и ненавидела? Она точно знала, что ненавидела его… Или правду говорят, что от любви до ненависти только шаг?
Теперь ей казалось, что она любила его всегда, с первой минуты, как увидела, просто это ведь было совершенно невозможно – его любить. И все у нее с Николаем кончилось не потому, что Николай сбежал в Одессу, а потому, что появился Поляков!
Наверное, ей так только казалось.
И боже ты мой, стоило только представить, что скажет тетя Люба… А мама, когда вернется из… как его там… Пемзо… Пензо… из лагеря, словом? Они не простят Ольге, они никогда не простят! Они не разрешат выйти за него замуж.
А вдруг Поляков и сам передумает жениться на ней? Из тех обрывков разговора между ним и Храмовым, которые долетали до Ольги, когда она стояла в коридоре под дверью кабинета главврача, можно было понять, что Храмов считает это кошмаром… В самом деле, да разве задержится на своем посту майор НКВД, вздумавший жениться на дочери репрессированной, на племяннице репрессированного?
Нет, ничего не будет между ними. Ничего. Он больше не захочет ее.
Ольгу бросило в жар. Впрочем, в гардеробной было сильно натоплено и душно – она находилась неподалеку от котельной.
Ольга подошла к окну, взобралась на табурет, потянулась к форточке.
И в ту самую минуту мимо окна прошли, вернулись и замерли возле него женские ноги в черных туфельках на маленьких каблучках.
Эти аккуратные туфельки, эти коричневые чулки, эти ноги Ольга сразу узнала. У окна стояла Валентина.
Ничего особенного в том не было, мало ли народу по двору ходит. Однако Ольга вспомнила, как Мустафа подглядывал из своего подвального окна за Поляковым и тем неизвестным, кто в него стрелял, – и тоже замерла, глядя на туфли Валентины.
Туфли потоптались-потоптались, словно Валентина никак не могла решиться пойти туда, куда хотела пойти, – а потом направились в ту сторону, где находился забор.
Ольга открыла форточку и высунулась.
Прямо перед ней был тот самый пролом в ограде, который предусмотрительный начмед Ионов заставил старыми партами. Парты громоздились куда выше человеческого роста да еще были поверху затянуты проволокой. На ней-то и повис некогда халат злополучного Стрижикозы…
Валентина постояла, постояла перед нагромождением парт, потом опасливо оглянулась – Ольга едва успела отпрянуть, чтобы Валентина ее не заметила, – и вдруг начала взбираться на парты!
Ольга не верила глазам.
Что такое приключилось? Может быть, Валентина хочет украдкой сбежать с дежурства? Но ведь ей не долезть до верхушки этой горы, она все на себе изорвет о «колючку»!
Однако, добравшись до высоты третьей парты, Валентина остановилась и замерла, ловя равновесие, и сунула руку в ящик парты.
Ольга в первую минуту подумала, что Валентина что-то хочет там спрятать. Испугалась, что Ольга ее все же выдаст, расскажет обо всех тех махинациях, которые они производили с Петром, – и решила спрятать свои подручные средства, горчичники там или еще что-то…
Но Валентина ничего не прятала, а наоборот – явно пыталась что-то найти в парте, вернее, достать из нее. Вот в руках у нее показалось что-то белое, коробка какая-то… И в ту же минуту парты качнулись, Валентина вцепилась в крышку, чтобы удержаться, коробка вылетела у нее из рук и скользнула между партами.
Мгновение Валентина тупо смотрела вниз, словно не веря своим глазам, потом стала быстро спускаться. Спрыгнула с высоты, чуть не упала, торопливо отряхнула халат и, присев на корточки, принялась заглядывать под парты.
Ну да, белый сверток лежал там, Ольга даже из форточки его видела. Но достать его можно было, только если зацепить чем-то длинным, какой-нибудь палкой.
Это поняла и Валентина. Она несколько раз оглянулась, словно пытаясь отыскать что-нибудь подходящее, но не нашла и даже руками всплеснула в отчаянии. Потом вдруг, спохватившись, глянула на свое запястье (у нее одной из немногих в госпитале были наручные часы… у Ольги, положим, они тоже были, дяди-Шурины, но то были тяжелые мужские часы, а Валентина носила маленькие, изящные, в желтом анодированном корпусе, очень похожие на золотые, и хвасталась, что их подарил ей какой-то влюбленный в нее генерал) – и убежала, задержавшись лишь на минуточку около нерастаявшего сугроба, чтобы наспех оттереть от грязи туфельки.
Ознакомительная версия.
