Когда он отходил, она не удержалась и посмотрела на него. Но напрасно: их взгляды на мгновенье встретились, и глаза его остались безучастны.
— Бабушка ворчит, что мало гостей, — сказала подошедшая к Докки Ольга, едва был закончен ритуал приветствий. — Всего где-то около шестидесяти вместо обычных восьмидесяти.
— Время военное, — рассеянно рассматривая блюдо с рыбой, ответила Докки. Есть ей не хотелось, но приходилось что-то пробовать, чтобы не вызывать недоумения других гостей.
— Где княгиня набрала нужное количество мужчин, если большинство сейчас в армии? — спросила она, подцепляя вилкой кусочек севрюги.
— С миру по нитке, — хмыкнула Ольга, потянувшись за пирожком с грибами. — Пригласила каких-то сановников, дипломатов, холостых офицеров Главного штаба и Адмиралтейства. Она невероятно довольна, что ее приглашение принял французский герцог — вон тот чернявый, невысокого роста, — Ольга показала глазами на щуплого господина во фраке с лентой через плечо. — В начале лета он приехал из Швеции — спасался от Бонапарте, а угодил как раз к войне. И английский посланник граф Уильям Каткарт, румяный, с пышными бакенбардами, что стоит с князем Рындиным. Ну и конечно, как она говорит, «неимоверное счастье», что ее любимец граф Поль Палевский после ранения надумал долечиваться в Петербурге и смог посетить ее сегодняшнее собрание. Кстати, — добавила Ольга, понизив голос, — здесь и Жени Луговская — бабушка никак не могла не пригласить ее — ведь они дальние, но родственницы.
Докки проследила за взглядом Ольги и увидела княгиню Жени в блестящем розоватом платье в окружении офицеров. Выглядела она ослепительно. Неподалеку от нее также в кружке мужчин сияла еще одна княгиня — Сандра Качловская.
— Все первые красавицы Петербурга, — пробормотала Докки; ее снедала ревность. По сравнению с этими дамами она, должно быть, выглядела серой мышкой.
«Если он в какое-то мгновение и пожалел, что наши отношения оборвались, — обреченно подумала Докки, — то теперь, верно, только рад этому обстоятельству. Ведь любая из этих красоток будет только счастлива обратить на себя — или вернуть — его внимание».
— А это графини Сербины, мать и дочь, вы, верно, встречались с ними в Вильне. Они там были примерно в то же время. Родственницы Палевских. Сербина мечтает выдать свою дочь Надин за графа Поля. Говорят, она всячески склоняет к идее этого брака мать Палевского — графиню Нину.
Докки только теперь заметила ангелоподобное создание в очередном белоснежном кружевном платье. Надин стояла с матерью рядом с Палевскими и застенчиво улыбалась генералу. Он что-то говорил ей, склоняясь к ее тщательно убранной цветами и лентами головке.
«Пережить несколько часов, — напомнила себе Докки. — Всего несколько часов…»
Ревность ледяными копьями вонзалась в ее сердце, пока она с беззаботной улыбкой обменивалась репликами со знакомыми.
Заиграл оркестр на хорах столовой, дворецкий, с переброшенной через руку белоснежной салфеткой, пригласил гостей к трапезе, и под звуки полонеза все двинулись парами в соседнюю залу, где покоем стояли роскошно сервированные столы. Докки провел в столовую какой-то господин, имени которого она не запомнила, и усадил ее на правую сторону стола, отведенную для дам. В центре было место хозяйки, от нее рассаживались гостьи по чину и титулу. Мужчины занимали левую сторону. Место Докки оказалось между немецкой баронессой и еще какой-то дамой, мало ей знакомыми, благодаря чему с ними можно было не вести утомительные разговоры ни о чем.
Она переглянулась с Ольгой, сидящей неподалеку, на дальнем конце стола увидела Мари с Ириной, на мужской половине — также в конце стола Ламбурга, заведшего шумные разговоры со своими соседями. На почетных местах рядом и напротив княгини Думской расположились самые высокопоставленные гости. Среди них находился и Палевский. Он сидел напротив, неподалеку от Докки, рядом с английским посланником, с которым изъяснялся на превосходном английском языке.
«Везде чувствует себя, как рыба в воде», — подумала Докки и посмотрела на двери столовой, где появились лакеи с огромными подносами. Оркестр заиграл новую мелодию — обед начался.
Она едва дотрагивалась до предлагаемых блюд, не столько прислушивалась к разговорам, сколько думая о своем. Палевский ни разу не посмотрел в ее сторону, она тоже старалась не замечать его, уткнувшись взглядом в тарелку, бессознательно ковыряя что-то вилкой, но нет-нет, да украдкой все же косилась на него. И ей не верилось, что этот чужой теперь для нее человек, этот видный строгий генерал, с которым почитали за честь общаться самые значительные и важные лица государства, некогда добивался ее внимания, держал в своих объятиях, писал ей — ей! — невыносимо нежные письма и был отцом ее будущего ребенка. На глаза навернулись слезы, она моргнула и схватилась за бокал с разбавленным вином, пытаясь запить мучительную горечь, которой отдавали все попробованные ею яства этого роскошного обеда и ее собственные мысли.
Шли перемены блюд, провозглашались тосты — за государя императора, за Россию, за победу над Бонапарте, за хозяйку-именинницу. Беседы становились все непринужденнее, громче. Гул голосов, звон приборов и бокалов, музыка сливались в тягучий единообразный шум; по зале душным облаком расползались запахи пищи и духов, смешанные с острым ароматом хризантем, чьи лепестки были разбросаны по белоснежным скатертям, покрывающим столы. Букеты с цветами стояли и в нишах окон, по углам столовой, между буфетами и шкафами с серебряной и фарфоровой посудой.
Докки замутило. Она глубоко вздохнула, попила холодной воды и, чтобы отвлечься, прислушалась-таки к разговорам, ведущимся за столом.
— Невозможно представить, что им пришлось вытерпеть, — пронзительным голосом рассказывала одна из дам о своих знакомых, бежавших от французов из Москвы. — Станции грязные, заполненные живностью — от кошек и телят до кур, дым от печей, насекомые… И еще турки…
— Какие еще турки? — удивилась ее соседка.
— Пленные с турецкой войны, — пояснила рассказчица; ею оказалась графиня Сербина. — Представьте, после заключения нами мира с Турцией они уверяют, что являются верными друзьями России. Де ненавидят французов, посмевших напасть на нас, и все такое прочее. Ходит анекдот, как неким пленным туркам весьма понравились две юные барышни из Москвы и они предложили выменять девушек на двух своих полковников. Каково, а?! Мать девиц, конечно, возмутилась, заявила, что дружба Турции с Россией зашла слишком далеко, посадила дочерей в карету и увезла их в Рязань.
