Патриция Гэфни - Идеальная любовница

— Ты просто боишься быть счастливой. По правде говоря, ты заставляешь меня испытывать разочарование. Я думал, ты сильнее. Мне казалось, что ты вообще не знаешь, что такое страх.

— Если ты так думал, значит, ты меня совсем не понимаешь.

Рэйчел ощущала его дыхание у себя на шее за ухом.

— Я тебя прекрасно понимаю. Я вижу тебя насквозь. Не позволяй страху взять верх в этой борьбе. Прояви мужество в последний раз. Я горячо люблю тебя. Клянусь, я буду защищать тебя и беречь до конца наших дней. Не отказывайся от своего последнего шанса.

Рэйчел ухватилась ладонями за подоконник. Ей хотелось прижаться лбом к прохладному стеклу, но это стало бы слишком явным проявлением слабости. Трусости. Она ощутила легкое прикосновение к макушке. Поцелуй? А потом Себастьян отошел прочь.

Услышав у себя за спиной звук передвигаемой мебели, Рэйчел повернулась и увидела, как Себастьян подтягивает стул к маленькому столику у кровати и удобно усаживается, расправляя на коленях большую льняную салфетку.

— Ты подумай, а я пока перекушу, — предложил он и тут же принялся изучать содержимое одного бутерброда за другим, вдыхая запах грибов, подливая себе еще вина.

Рэйчел сложила руки на груди и начала нервно расхаживать из угла в угол, с беспокойством поглядывая на него.

— Тебе бы следовало подумать о себе, — наконец сказала она.

Себастьян недоуменно поднял бровь, одновременно прожевывая кусок хлеба с ростбифом.

— Меня действительно признали невиновной в том преступлении, за которое я отбыла срок, но я по-прежнему падшая женщина, и так будет всегда.

— Это в каком смысле? — спросил он, задумчиво надкусывая пирог с грибами.

— Не из-за того, что я сама совершила, а из-за того, что делали со мной. Я стала притчей во языцех, на меня показывают пальцами. И никакое душистое мыло, никакие духи не смогут отбить запах тюрьмы, Себастьян, или заглушить разговоры о том, что делал со мной Рэндольф. Ведь теперь об этом известно всем.

— Графский титул мог бы все исправить. Ты даже представить себе не можешь, как много респектабельности можно получить в обмен на титул. Мое собственное прошлое тоже не из чистого серебра, ты должна с этим согласиться, но теперь уже никто и никогда не предъявит мне иск.

— Но у меня уголовное прошлое, Себастьян. Я отбывала срок.

— Ты отбыла свой срок как истинная великомученица, но полагаю, что отныне ты в любой день можешь стать героиней. Ты будешь первой красавицей Лондона, когда мы поедем туда в ноябре на открытие парламентской сессии.

— Открытие… чего?

— Видишь ли, я заседаю в палате лордов. Время от времени. Ну а теперь, раз уж я решил стать уважаемым членом общества и настоящим сельским сквайром, мне, по-видимому, придется чаще посещать заседания. Прошу тебя, решай поскорее, дорогая, потому что мне только что пришел в голову любопытнейший способ использования брусники.

Рэйчел яростно вспыхнула, ощущая жар во всем теле.

— У тебя всегда есть ответы на все вопросы! — воскликнула она. — О Боже, я не знаю, что мне делать!

Себастьян встал, и на этот раз она не отшатнулась. Когда он взял ее за руки, она позволила ему прижать их к сердцу.

— Выходи за меня, Рэйчел. Я хочу прожить с тобой в Линтоне до конца своих дней. В радости и в горе. Хочу, чтобы у нас были дети. Чтобы оба мы жили в этом милом уголке Девоншира. Жили и трудились вместе с людьми, которые зависят от нас. Чтобы мы вместе состарились. Дом в Суффолке я отдал матери, потому что мне нужно быть здесь. Я нужен здесь. Но если ты мне откажешь, мне все равно, где жить и где умирать. Я люблю тебя, дорогая, и ты меня любишь. Ну признайся, что это так.

— Я люблю тебя.

— Ты станешь моей женой?

— Да.

Рэйчел бросилась ему на шею. Они обнялись, обоих охватила легкая дрожь. Она опять прошептала: «Я люблю тебя» — и честно, свободно, ничего не скрывая, рассказала, как сильно она его любит. Если до этой минуты они совершали ошибки, чего-то боялись, даром теряли время, все это больше не имело значения. Дождь стучал по стеклам, на полке тикали часы, угли шипели и потрескивали в камине. Два сердца бились как одно. Это была минута счастья.

Себастьян поцеловал ее. Сами того не замечая, не переступая по полу, а как будто проплыв по воздуху, они очутились на постели. Рэйчел целовала его руки, как только появлялась возможность, хотя вообще-то они были заняты: они ласкали ее с медленной и в то же время нетерпеливой настойчивостью, от которой она теряла голову. Не успела она оглянуться, как одолженный ей наряд был уже наполовину расстегнут.

И опять Рэйчел поднесла его руки к губам, чтобы его остановить.

— Остановись, Себастьян, мы не можем делать это здесь, — проговорила она шепотом, словно кто-то мог подслушать их у двери.

— А почему бы и нет? — ухмыльнулся он.

Волосы у него были взлохмачены, губы алели от поцелуев.

— Потому. Это же дом викария!

— Кристи не станет возражать. Если мы останемся здесь, возможно, в один прекрасный день над кроватью прибьют табличку; «Здесь спала графиня».

Рэйчел в изнеможении закатила глаза.

— Вряд ли мне удастся здесь поспать.

— Ну тогда они повесят табличку: «Графиня здесь…»

— Прекрати!

Она прижала пальцы к его смеющимся губам. Не успел он схватить ее, как она вскочила и попятилась прочь от кровати, застегивая платье и загадочно улыбаясь ему.

— Пойдем домой.

— Домой…

Это слово показалось Себастьяну на редкость убедительным. Он еще раз повторил: «Домой», поднимаясь с постели и подходя к ней. «Как чудесно это слово звучит в его устах!» — подумала Рэйчел.

Они взялись за руки. Себастьян открыл перед ней дверь, но сам замешкался на пороге. Удивленно обернувшись, Рэйчел увидела, что он оглядывает комнату.

— В чем дело? — озадаченно спросила она. — Мы что-нибудь забыли?

— Безусловно.

— Что?

— Бруснику.

Рэйчел рывком вытащила его из комнаты. Их счастливый смех слился воедино и долго еще эхом разносился по дому.

Это райское блаженство (фр.). — Здесь и далее примеч. пер.

Это варварство, это подло! (фр.).

Зд.; кокотка (фр.).

Местный суд, рассматривающий дела о мелких преступлениях без участия присяжных.

Свинья! (фр.).

Ублюдок! (фр.).