– Не мучайте ее, мадам Берта!– раздался вдруг звучный голос, и в комнату вошел Амори де Брюн.
– Маркиз как раз занят написанием письма Терезе д'Ароне. Прежде чем новость о чудесном выздоровлении Мов обойдет круг придворных, у нас еще останется немало времени. Что ты думаешь по поводу короткой прогулки со мной?
Благодарной за вмешательство Фелине удалось вернуть себе самообладание. Она одарила пожилого господина улыбкой, заставившей вспыхнуть ее холодные серые глаза и блеснуть белизной ровных зубов из-под слегка приподнятых губ.
– Я к вашим услугам, мсье, – сказала она тихо и положила ладонь на протянутую руку. Лишь потом она заметила трость, на которую опирался де Брюн.
– Не лучше ли вам опереться на мою руку? – внезапно предложила она.
Он удивился.
– Кавалеру опереться на даму? Нет, так не положено.
– Какое бессмысленное правило! Почему дочь не может помочь отцу?
В реплике Фелины смешались нарочитая серьезность и ласковая безыскусная теплота. Строгое лицо пожилого мужчины просветлело.
– Ты вынудишь меня, крошка, еще и порадоваться приступам несносной подагры! Ладно, протяни мне свою руку и пойдем немножко поболтаем, любуясь лебедями.
Филипп Вернон заметил пару, шагавшую по дорожке, посыпанной гравием. Он стоял у окна своего кабинета, в третий раз оторвавшись от письма, которое сочинял для своей любовницы.
Светло-зеленое шелковое платье Фелины смотрелось по-весеннему на фоне черной одежды тестя. Тяжесть его медленной походки свидетельствовала об особенно сильном приступе подагры. Смерть дочери резко ухудшила его собственное здоровье.
Обоих маркиз видел сзади и мог восхищаться только изящной талией и гордо откинутым затылком Фелины. Почему она не настоящая Мов? Легкость, с которой она освоила новую роль, вызывала у Вернона одновременно изумление и, смешно сказать, непонятный страх.
Он не подозревал, что Фелина отлично различала высокую тень у окна. Маркиз наблюдал за ней. Это не было для нее новостью. Каждый час каждого дня она ощущала на себе его взгляды.
В выражении его пронзительных глаз ничего не менялось, когда она, устав от постоянного наблюдения, вдруг решительно встречала его взгляд. Они все так же холодно и безучастно рассматривали ее фигуру.
Фелина не отдавала себе отчета в том, что именно такая безучастность подстегивала ее. Заставляла быстрее и лучше справляться со своей задачей. Когда-нибудь этому элегантному господину придется признать, что она хорошо играет свою роль и образ, созданный ею, удовлетворяет самые строгие требования. Образ, созданный простой крестьянкой!
– Ты так задумалась, моя девочка?– прервал де Брюн ее размышления и заметил легкий стыдливый румянец на щеках Фелины.
– Простите мне мою рассеянность, мсье, – поспешно извинилась она.
Не хватало только, чтобы рассердился единственный человек в замке, не требовавший от нее невыполнимого. Симпатия к отцу Мов Вернон проникла к ней в сердце прежде, чем оно успело ожесточиться.
– Уверен, что в твоей голове засела куча вопросов. Можешь смело задать их мне, но не забывай называть меня отцом...
– Немало людей знает о моем обмане. Служанки, лакеи, кучер. Как вы можете уверять себя, что никто из них не проболтается? Вы не боитесь, что при несправедливом замечании или оскорбительном тоне приказаний чувство мести развяжет им языки?
Фелина обошлась без обращения, устремив прямой, открытый взгляд на своего спутника, указавшего ей на красивый павильон, скрывавшийся от них ранее за густыми ветвями ивы.
– Там есть скамейка, давай посидим.
Она помогла графу подняться по ступенькам и удобно расположиться на шелковых подушках, а потом села сама, раскинув пышные юбки, и выжидательно взглянула на него. Он догадался, что юное созданье не успокоят общие фразы.
– Филипп – основательный мужчина, дитя мое. Уже в первые часы он распорядился отослать кучера и всех, его сопровождавших, в свое имение под Ла-Рошелью. Они не знают о том, что здесь произошло. Несчастная Мов умерла всего за час до твоего приезда. О ее кончине известно только мадам Берте и двум камеристкам. Обе девушки – племянницы мадам Берты, воспитанные в строгой протестантской вере. Для них большая честь служить в замке Анделис. Их тебе нечего опасаться. К тому же болезнь Мов исключала всякое общение ее с соседями. Мы вели очень замкнутый образ жизни. Если ты сама не проговоришься, никто не усомнится в том, что ты и есть Мов Вернон. Ты об этом хотела узнать?
Фелина молча кивнула и отбросила со лба золотистый локон, выбившийся из-под расшитого бисером чепчика. Затем она снова устремила серебристый задумчивый взор на Амори де Брюна.
– Мов Вернон тяжело болела. Я слышала, что в богатых семьях больных лечат и за ними ухаживают доктора...
Пожилой господин кивнул.
– Верно, однако и самые лучшие медики не знают, чем лечить чахотку. Мов давно потеряла всякую надежду и несколько лет назад запретила Филиппу приглашать в замок новых докторов. Она не терпела всевозможных лекарств и бесполезных осмотров.
Девушка долго молчала, вроде бы сосредоточенно наблюдая за лебедями. Наконец подняла голову и попыталасьвновь выразить словами свои неуверенность и опасения.
– Я сомневаюсь не только в других, я сомневаюсь и в себе самой, – пробормотала она. Ее очаровательный голос прозвучал глухо. – Я уже не понимаю, кто я теперь. Где-то по дороге пропала Фелина, но и в Мов я не успела превратиться. Скажите мне, господин, кто сидит возле вас?
Настойчивость вопроса требовала обстоятельного ответа. Престарелый господин, не торопясь, подбирал слова. Он захватил худощавые кисти рук, энергичное пожатье которых так отличалось от нежного, лишенного силы пожатья Мов.
– Все зависит от того, кем ты хочешь стать, малышка! Ты можешь создать совершенно другую Мов Вернон. Тебе не нужнокопировать пассивную жизнь болезненной девушки, что бы там ни считала мадам Берта. Хватай судьбу за шиворот и думай о завтрашнем дне! Разве ты ничем не хочешь заняться?
– Конечно хочу! – вырвалось у Фелины. – И многим! Хочу читать книги в той красивой комнате, хочу научиться правильно пользоваться пером, хочу узнать о различных вещах, нужных для ведения домашнего хозяйства. Как вы считаете, мадам Берта согласится меня учить?
Амори де Брюн опять неожиданно ощутил бурный темперамент своей подопечной, Только на сей раз лицо ее не отражало ни возмущения, ни гордости. Светлые глаза излучали неуверенность, смешанную с надеждой. Он ухмыльнулся.
– Это я ей прикажу. А по поводучтения и письма лучше обратиться ко мне. Я охотно стану твоим учителем. Скажешь мне, зачем тебе такие знания?
