– Пап, скажи – нужно продавать?
Бен вздохнул.
– Кёнигсхаус обязательно продадут. Если не мы, то наши преемники.
– Дела настолько плохи? Он кивнул.
– Уже многие годы ферма сосет из компании соки. В восьмидесятые годы мы превысили все допустимые кредиты. А начиная с восемьдесят седьмого года еле успеваем отбиваться от кредиторов. Филипп хорошо об этом знает. В минуты просветления он все понимает. А сердце никак не хочет расстаться с Королевством.
Следующий вопрос напрашивался сам собой.
– А что будет делать Джон?
– После того, как наступит крах, ты это хочешь сказать? Если у него есть хоть капля здравого смысла – прихватит, что осталось, и убежит. Наверно, попытается купить себе ферму, пусть самую маленькую. Он ведь только и умеет, что пасти скот.
Аборигены готовились к последнему перегону скота, их спокойные, неторопливые движения резко отличались от бешеной активности управляющего фермой, молодого австралийца – ровесника Джона. Если случится самое худшее, подумала Джина, Генри уйдет с Джоном, куда бы ни занесла их судьба. Они вместе учились в школе. Он прочно связал свою судьбу с Кёнигами.
Джон…
«Не думай о нем, – сказала она себе. – Кёнигов, этих сильных мира сего, девушки-аборигенки не интересуют, а если и интересуют, то с одной вполне определенной целью. Выброси его из головы, иначе дело кончится слезами – твоими слезами. Подумай о ком-нибудь другом».
– А что станет с людьми? С мамиными соплеменниками?
Слова дочери привели Бена в замешательство.
– Ммм… тому, кто купит ферму, понадобятся пастухи, наемные работники, прислуга. О них можешь не беспокоиться. – Он замолчал, отвел глаза в сторону. – Послушай, я думал, ты больше не вспоминаешь маму. Она умерла, а у тебя вся жизнь впереди. Ты уже давно живешь в городе, стала настоящей горожанкой. А когда закончишь колледж, перед тобой откроется весь мир. Ты сможешь преподавать свои танцы в любой стране.
«Там, где тебя не будут чураться, потому что ты кури, вот что хотел он сказать, подумала Джина. – Там, где никому не придет в голову, что твое имя – уменьшительное от Нанджина, что значит Женский Дух Всех Вещей, так назвала тебя мать-аборигенка, которая зачахла и умерла, когда ее оторвали от родной земли и перевезли в город. Но тебе незачем так страдать. Есть много мест на земле, где люди будут считать тебя красивой, экзотичной, особенной – где никто никогда не слышал, чтобы мужчины говорили, что всех черномазых нужно держать за проволокой, что эти скво под любого лягут, а старина Бен – тот по молодости, по глупости сунул свой фитиль в банку дегтя да так прилип, что не оторвать…»
Джина знала, что Бен любит ее. Но он был не в состоянии защитить ее от всего этого, не мог прожить за нее жизнь.
– Я схожу в селение, – спокойно сказала она, – просто поздороваться, может, остался еще кто-нибудь, кто помнит маму.
– Да, но… – Бен явно не знал, что ответить. Впрочем, он всегда шел на поводу у других. – Сразу мы уехать не сможем, мне еще нужно просмотреть счета. Тебе действительно нужно чем-то себя занять, пока я работаю.
– А я-то думал, что об этом позабочусь я! Они и не заметили, как к ним подошел Джон.
Судя по его наряду – джинсовой рубашке, такой же голубой, как его глаза, рваным кожаным штанам и ковбойским сапогам – он был готов к последнему перегону.
– Я подумал, Джина, что тебе захочется съездить к пастухам, раз Бен занят, – сказал он, сверкая от радости глазами. – Нам с отцом придется провести ночь у водопоя, а тебя кто-нибудь отвезет домой. Ехать совсем не далеко.
– Съездить к пастухам? – Джина почувствовала, как у нее запылали щеки. – Вот здорово!
– Съездить к пастухам? Ни в коем случае!
Они видели, что Филипп выехал на своем огромном белом жеребце из конюшни и быстро приближается к ним, однако не ожидали, что он с такой яростью осадит коня и вступит в разговор.
– Джина этого не хочет! Разве можно тащить юную леди в буш, в компанию к таким хулиганам, как Дасти и прочая компания! – взревел он.
«Филипп не желает подпускать меня к своему сыну», – мгновенно поняла Джина. Джон смутился.
– Извини, Джина, я-то думал, тебе будет весело…
– Мне действительно будет весело, и я хочу поехать, – твердо ответила она. – А хулиганов я не боюсь, я их знаю с детства, и Дасти, и всех остальных.
Джон снова повеселел.
– Тогда все в порядке! Пойду выберу тебе лошадь…
– Не торопись, Джонно. – Голос у Филиппа был жесткий, как гранит, а взгляд и того жестче. – Извини, милая, только не сегодня. У нас много дел, и к водопою мы доберемся лишь к ночи. И потом, стадо нервничает, когда рядом женщина – что уж говорить о мужчинах!
Джон не верил своим ушам.
– Отец, о чем ты?
– Извини, Джонно, это последнее слово. – Он широко улыбнулся Джине. – Я уверен, наша юная леди и здесь найдет, чем заняться. Почему бы тебе не прогуляться в селение, к черномазым? – «Где тебе самое место!» – явно хотел сказать он. – Покажи им танцы, которым ты выучилась в городе.
– Мне незачем учить сельчан танцевать, – с достоинством ответила девушка. – Они умели это делать уже несколько миллионов лет назад.
– Ну тогда ты у них поучись основным движениям.
Джина сжала губы.
– Мистер Кёниг, я учусь танцевать с восьмилетнего возраста.
– Помню-помню, – рассмеялся Филипп. – Я как-то был на твоем концерте, кажется, в школе. Или в лагере черномазых?
Господи, что он делает, зачем все время упоминает о «черномазых»? – с ужасом подумал Джон. Что на него нашло? Стараясь не смотреть на Джину, он еле сдерживался, чтобы не вмешаться. Она не поблагодарит его, если он не даст ей самой постоять за себя!
Бен судорожно вцепился в перила, от напряжения у него вздулись вены на руках, как у боксера перед схваткой. Отец, мысленно вскричал Джон, ты ведь говоришь о его дочери, о его жене, ради Бога, прекрати!
Джина чувствовала, что самообладание начинает изменять ей.
– В сиднейском Театре танца, где я сейчас работаю, есть и чернокожие танцоры.
– Уж если ты говоришь о чернокожих…
Она знала, что Филипп насмехается над ней, но ничего не могла с собой поделать.
– Кури. Аборигены. Выходцы с Островов, всех цветов. А некоторые – эскимо, как я!
Филипп от всей души расхохотался, лошадь под ним испуганно шарахнулась.
– Эскимо?
Джипу уже трясло от гнева.
– Да. Темные снаружи, белые внутри. Рожденные черными, воспитанные белыми.
Филипп чуть не подавился от смеха.
– Берете все лучшее и с той, и с другой стороны?
«Не обращай на него внимания», – сказала себе Джина и обернулась к Джону:
– Думаю, я проведу день с соплеменниками моей мамы. Может быть, они меня чему-нибудь научат, а может быть – я их, кто знает?
