Потому, наверное, путь в имение мне показался долгим и изматывающим, так что, когда карета наконец остановилась, я выскочила из нее, не дожидаясь даже, когда Зимин или Веллингтон подаст мне руку.
Сашка беспрепятственно въехал через распахнутые почему-то ворота нашей усадьбы прямо к дому.
На первый взгляд наш дом был цел, целы и окна, но в то же время от него веяло таким запустением, что я поежилась.
Некоторое время на крыльце никого не было видно, а потом выскочила Марья – одна из наших дворовых девок – и заголосила:
– Матушки мои! Княжна! Ваше сиятельство! Наконец-то вы приехали!
Вид у Марьи был, что называется, из рук вон: волосы неприбранные, торчат из-под платка в разные стороны. Лицо чумазое и худущее, словно бедная девушка долго голодала.
– А где Фридрих Иванович? – спросила я, прерывая этот поток стенаний.
– Да уж месяца три как помер, – вздохнула Марья.
– Помер? – изумилась я. – Но от чего?
– Животом маялся. Думали – может, холера? За неделю сгорел... Баяли, из господ более никого не осталось, и мы уж думали...
Она замялась, и я сразу поняла, что в нашем имении происходит нечто, о чем я даже не подозреваю.
– А где все остальные люди?
– Сидят по клетям, – зачастила Марья. – Осип не разрешает без толку шляться по двору.
– Какой Осип? – Моему удивлению не было предела.
Насколько мне помнилось, старостой у наших крепостных был Герасим, толковый мужичишка средних лет, который считался правой рукой нашего Фридриха Ивановича и, ежели тот куда-нибудь отлучался, с успехом заменял его.
– Герасим-то жив? – спросила я у Марьи.
– Жив, что ему сделается, – опять с заминкой ответила она.
– Но тогда в чем дело?
– Осип заругается, – выговорила она задрожавшими губами.
Я чувствовала: еще немного, и не смогу сдерживаться, а стану топать ногами и кричать в голос. Это же надо такое придумать: какой-то Осип держит в страхе моих крепостных настолько, что они относятся ко мне не как к своей госпоже, а как к чужому человеку, который не сможет их защитить!
– Делай, милая, так, как говорит тебе твоя госпожа, – строго сказал подошедший Зимин; оказывается, он некоторое время стоял рядом и наблюдал мое общение со слугой. – С Осипом мы сами разберемся.
Я с признательностью взглянула на поручика: своевременно он пришел мне на помощь. Теперь, кажется, дела оборачивались таким образом, что мне стоило поблагодарить судьбу за то, что в трудную минуту рядом со мной оказались двое мужчин, которые в случае чего могли меня защитить. От кого, я пока не знала, но подозревала, что об этом мне станет известно в самое ближайшее время.
Если бы только я могла предвидеть, чем закончится наша встреча с Осипом! Но пока я пребывала в полной уверенности, что без труда наведу порядок в своем имении, и приказала Сашке выпрягать из кареты лошадей.
Он согласно кивнул и занялся лошадьми, а всех, кто приехал со мной, я пригласила в дом, еще раз извиняясь за то, что не знаю, какой прием их здесь ждет.
Джим тоже спешился и протянул повод подошедшему Сашке.
– Не беспокойтесь, господин Веллингтон, пригляжу я за вашим Тимом, – сказал тот.
Внутри дома было холодно и сумрачно. С первых шагов на нас повеяло разрухой, хотя я еще не понимала, откуда пришло это ощущение.
Мы вошли в пустой гулкий вестибюль. Показалось странным, что одна из стен – зеркальная – была цела, хотя ни вешалки, ни банкетки – ничего из мебели здесь не имелось.
Налево от вестибюля располагались комнаты наших слуг. Тех, что всегда должны быть под рукой: убирать комнаты, одевать господ по утрам, готовить их ко сну, приносить завтрак в постель. Да мало ли. Коридор в эти комнаты из вестибюля не был виден – для того по замыслу отца архитектор предусмотрел некий выступ стены, перед которым виднелась ниша со скульптурой жизнерадостной лесной нимфы.
Сразу за вестибюлем у нас был парадный зал для званых обедов, но я решила вначале пойти направо, туда, где была уютная гостиная – в ней мы любили собираться семьей и с близкими друзьями, паче чаяния они случались в это время в гостях.
Подалее, за следующей дверью, была комната, где в прошлый раз по приезде в Дедово жила я.
Мои гости отправились следом за мной – не могла же я наказать им остаться, под предлогом того, что вначале я сама все осмотрю. Тем более что и посадить их пока было некуда.
Но может, в гостиной они могли бы подождать, пока я распоряжусь накормить нас и подготовить для всех комнаты.
Едва я потянулась к двери гостиной – Веллингтон тут же подскочил и с поклоном открыл ее. Мы все почти одновременно шагнули в дверь и остановились, не сделав и двух шагов. Оказалось, пустота вестибюля была не случайна. Кто-то неизвестно для каких целей вытащил из комнат дома всю мебель!
Куда подевались оттоманки и изящные легкие кресла на гнутых ножках, которые мой отец привез из Италии? Где теперь ковры и гобелены? На одной из стен гостиной, к примеру, висела огромная и ужасно дорогая шпалера, изображавшая одну из битв крестоносцев. Я до сих пор помнила споры моих родителей и сетование матери на то, что за сумму, потраченную на этот шедевр, можно было купить село с сотней крепостных.
Тогда отец, смеясь, заметил:
– А что можно купить на изумруд, подаренный тебе моей матушкой?
Помнится, мама тут же замолчала, будто смутилась. Сказала:
– Ну ладно, пусть висит!
Но теперь не было этой шпалеры. Со стен исчезли даже штофные обои, и теперь гостиная напоминала помещение, оставленное после стоянки варварами.
Как, оказывается, страшно, приготовившись не к самому лучшему – граф Зотов ведь говорил, что французов здесь не было, вот я и обрадовалась, – застать положение вовсе ужасным. А я не только приехала в имение сама, но и привезла с собой гостей, в полной надежде на то, что наше поместье не разорено. Тогда куда все делось и почему до сего момента, кроме Марьи, сюда не явился никто из наших слуг?!
Ко всему прочему где-то задерживался Сашка. Я подошла к окну, выглянула в сад – никого.
Аксинья, видя мое смятение, взмолилась:
– Матушка, княжна, позвольте мне посмотреть, может, где какой табурет или стул отыщется?
– Да, иди, иди, – поспешно согласилась я.
Заниматься поисками пропавшей мебели в присутствии гостей казалось мне неподобающим занятием для хозяйки дома.
– Позвольте и мне сопроводить вашу служанку, – предложил Джим Веллингтон, в то время как Хелен смотрела вокруг широко раскрытыми глазами и лишь приговаривала: «О, my God,[2] о, my God!»
– Да-да, пожалуйста, – повторила я, все еще ошеломленная увиденной картиной.
Вернулись они обратно довольно быстро. Причем Аксинья осталась у двери, а Джим подошел ко мне и сказал почему-то вполголоса:
