— Иногда мне кажется, что вы ближе к цесаревичу, чем я. Хотя я затем и приглашена, чтобы стать Его невестой, — задумчиво произнесла Мария.
— Ваше высочество, наверное, шутит? — почему-то вздрогнула Наташа, тут же вспомнив памятный ей взгляд Александра и странные, ревнивые интонации, промелькнувшие в его голосе, когда он застал их с Андреем целующимися в своем кабинете.
— А вы уверены, что Александр Николаевич видит в вас только друга и фрейлину его будущей невесты?
— Вполне, — поспешила с ответом Наташа. — И речь не обо мне. Давайте больше не будем ничего обсуждать. Я сейчас же перепишу письмо и положу его в тайник.
— А как же цесаревич узнает об оставленном для него послании? Или он регулярно наведывается к нему за письмами от других своих поклонниц?
— Я сообщу Ему об этом…
— И тогда Он догадается, что письмо от меня?
— Тоже анонимно, через слугу.
— О, Россия! Секреты, секреты… К чему все это? Любовь — очень честное чувство.
— Мужчины никогда не взрослеют, Мари. И поэтому им просто необходимы правила игры, особенно в любви. Я сама уже не раз убеждалась в этом.
— И все же забываете о них, когда дело касается вас самой?
Ваша проницательность смущает меня, — призналась Наташа, — но Вы правы, принцесса. Я по всей видимости из тех докторов, которые не способны излечить самих себя. Но что касается пациентов… Будьте спокойны, у нас все получится. Ваши стихи не оставят равнодушным никого, а тем более Его высочество, Он ведь и сам не чужд поэзии и художествам. Вот увидите, Его ответ тоже будет рифмованным.
— Вы меня убедили — садитесь, пишите, — Мария жестом пригласила Наташу присесть к столику. — Я не стану вам мешать. Я пойду и помолюсь за вас.
— И за успех нашего предприятия, — улыбнулась Наташа.
— Заговора! — шутливо поправила ее принцесса. — И не вставайте провожать меня, вам ведь надо сосредоточиться, не правда ли?
Наташа кивнула. Мария неслышно ушла, осторожно закрыв за собой дверь. А ее поверенная в сердечных делах тут же принялась переписывать сочиненное Марией стихотворение, стараясь придать своему почерку большую, чем обычно, выразительность и изящество. Закончив, она не стала объявляться принцессе, поспешив к известному ей и Александру «почтовому ящику»…
Мария бесконечно была благодарна Репниной за столь усердное содействие. Принцессе всегда не хватало именно этого, дружеского энергичного участия и твердой руки. С детства она была обречена на одиночество, испытывая оскорбительное давление со стороны троих братьев-принцев, которые сам факт ее рождения посчитали несмываемым позором всего семейства Людвига Гессенского. Ведь ни для кого не было секретом, что их царственные родители, охладев друг к другу, жили давно порознь. Появление дочери на свет стало причиной бесконечных пересудов в королевских дворах Европы.
Ее настоящим отцом был, как говорили, барон де Граней, швейцарец французского происхождения, ранее служивший шталмейстером при дворе великого герцога. Официально этот факт признан не был, и Людвиг II милостиво согласился дать единственной дочери своей супруги родовое имя Гессен-Дармштадтская. Но с объявленной принцессой почти не общался, а сама она практически все время жила в замке Югенгейм, где ее воспитывала гувернантка. Ее мать, принцесса Баденская Вильгельмина-Луиза, приходившаяся родной сестрой Елизавете Алексеевне — супруге Александра I, большего для дочери сделать не могла, и поэтому Марию ждали весьма печальные перспективы, среди которых безбрачие было самой закономерной.
На что могла надеяться юная принцесса, презираемая близкими родственниками и осмеянная знатью европейских дворов? Мария никогда не отличалась хорошим здоровьем, от рождения у нее были слабые сердце и легкие, и доктора настоятельно советовали ей поменьше волноваться и соблюдать уединение, которое превратилось почти в затворничество, когда два года назад удаленная от двора своего супруга умерла ее мать, принцесса Баденская.
Встреча с Александром стала ее счастливым случаем. Наследник русского престола, уставший от бесконечных приемов и смотрин у немецких родственников, детального знакомства с семьей Людвига II и не помышлял. Поездка в оперу, где он впервые увидел Марию, была им тоже не запланирована, просто Александр успел хорошо отдохнуть и выспаться, а к вечеру им овладела тяга к перемещениям. А потом… потом он уже ничего не помнил, кроме печального и такого глубокого взгляда огромных голубых глаз принцессы Марии. Весенний воздух и звездная теплая ночь сыграли свою шутку с поэтичным Александром — он влюбился. Но хуже было то, что влюбилась и сама принцесса Мария.
Фраза Александра «я женюсь только на ней», сказанная им тогда же своим адъютантам и позже повторенная в письме к матери, немедленно послужила тому, что Мария стала объектом еще большего числа насмешек и оскорблений. Стали говорить, что влюбчивый Александр, дабы не обижать никого из своих прекрасных обожательниц и поклонниц, выбрал в супруги самую невзрачную, и в дальнейшем Марию ждет печальная участь принцессы Баденской. Злые языки утверждали, что Марии будет отведена роль вдохновенной музы почтовой переписки, в то время как постель и сердце будущего российского императора займут другие, более соблазнительные и приятные внешне особы.
Читая письма Александра из России, из поездок по Европе, Мария невольно находила в них подтверждение этим предположениям, которые разрывали ее и без того больное сердце. Отвергнутая всеми, она научилась скрытности и терпению, но даже самый несчастный и обездоленный разве может прожить хотя бы без капельки надежды? Мария надеялась и молилась — и дома в Дармштадте, собираясь в далекую и холодную Россию, и по пути в Санкт-Петербург, всем своим хрупким телом ощущая на себе прелести российского бездорожья, и при дворе, с колес попав под обстрел недобрых взглядов и острых на язычок фрейлин.
Двор российского императора среди других европейских собраний знати считался самым блестящим, пышным и великосветским. Роскошь Зимнего дворца не шла ни в какое сравнение с замками немецких королей и принцев, а количество его обитателей и гостей на балах и приемах поражало кого угодно. Мария была не просто потрясена — раздавлена мощью и великолепием, которому, казалось, не было предела. Но самым тяжелым испытанием для и без того не уверенной в себе девушки стала откровенность и бесцеремонность, с которыми разглядывалась и обсуждалась ее особа каждодневно.
Чего только не довелось услышать о себе Марии в первые же часы пребывания в Зимнем! А заметное равнодушие Александра только подзадоривало придворных дам, давая поводы для их бесстыдных реплик и подчас жестоких выходок в адрес принцессы Дармштадтской. Атмосфера сгущалась при немом попустительстве императрицы, Мария ловила на себе ее строгие оценивающие взгляды, становясь еще более стеснительной и уязвимой.
