– Боже мой, как неловко, должно быть, в такой ситуации чувствует себя твой папа! – заметила Софи. – А кузен Чарльз представляется мне крайне неприятной личностью!
– Он просто невозможен! – подхватила Сесилия. – Иногда я думаю, что ему нравится заставлять всех вокруг страдать и мучиться, потому что ему жалко подарить нам даже капельку удовольствия; он думает только о том, как бы поскорее выдать нас за респектабельных и состоятельных мужчин, которые уже далеко не молоды, и строги, и серьезны, и вообще ни на что не способны, кроме как подцепить свинку!
Поскольку Софи была слишком умна, чтобы полагать, будто эта проникновенная и исполненная горечи речь является просто обобщением, она тут же потребовала от Сесилии рассказать ей подробнее о респектабельном мужчине, подцепившем свинку, и после недолгого колебания и многочисленных оговорок Сесилия поведала кузине не только о том, что к ней посватался лорд Чарлбери (хотя объявления о помолвке еще не было), но и описала ей досточтимого Огастеса Фэнхоупа так, что это могло бы показаться бредом сумасшедшего любому, кто не имел счастья быть лично знакомым с этим симпатичным молодым человеком. Но Софи уже встречалась с мистером Фэнхоупом, поэтому вместо того, чтобы уложить Сесилию в постель и дать ей успокоительного, она спокойно заметила:
– Да, это правда. Я никогда не видела лорда Байрона, но мне говорили, что он не идет ни в какое сравнение с мистером Фэнхоупом. Это самый привлекательный молодой человек из всех, кого я знаю.
– Ты знаешь Огастеса! – выдохнула Сесилия, прижимая обе руки к своей бурно вздымающейся груди.
– Я имею в виду, что знакома с ним. Кажется, в прошлом году мы танцевали пару раз на балах в Брюсселе. Он, случайно, не состоял на службе у сэра Чарльза Стюарта?
– Он был одним из его секретарей, но Огастес – поэт и, разумеется, не имеет склонности к предпринимательству или иному роду деятельности, что как раз больше всего и возмущает Чарльза! Ох, Софи, когда мы встретились, – это случилось в «Олмаксе»[20], и на мне было платье из нежно-голубого атласа, расшитое шелковыми бутонами роз и серебряной пряжей! – то стоило нам увидеть друг друга… Он уверил меня, что и с ним было то же самое! Разве могла я предположить, что столкнусь со столь яростным сопротивлением? Это же Фэнхоуп! По-моему, они поселились здесь сразу же после завоевания Англии норманнами, если не раньше! Если уж меня не интересуют такие вещи, как состояния и титулы, то какое дело до этого Чарльзу?
– Совершенно никакого, – сказала Софи. – Дорогая Сесилия, не плачь, пожалуйста, умоляю тебя! Лучше скажи мне вот что. Твоя мама возражает против брака с мистером Фэнхоупом?
– Дорогая мамочка сочувствует мне всей душой! – заявила Сесилия, послушно вытирая глаза. – Она сама мне об этом сказала, но ей никогда не достанет смелости возражать Чарльзу! Потому что он, Софи, главный в этом доме!
– Сэр Гораций всегда оказывается прав! – провозгласила Софи, поднимаясь и оправляя юбки. – Я просила его взять меня в Бразилию, потому что не представляла, чем займусь в Лондоне, где решительно нечего делать, кроме как развлекаться в доме своей тети! А он заверил меня, что я непременно найду себе какое-либо занятие и, как ты сама видишь, все верно рассчитал! Интересно, может, он заранее об этом знал? Моя дорогая Сесилия – о, я могу называть тебя Сеси? «Сесилия»! Какое труднопроизносимое имя! Итак, доверься мне! Ты впала в отчаяние, хотя для этого совершенно нет оснований! В сущности, в любом затруднительном положении нет ничего опаснее отчаяния! Человек начинает думать, что уже ничего нельзя поделать, хотя для того, чтобы все устроилось наилучшим образом, требуется лишь капелька решимости. А теперь я должна идти в свою комнату переодеваться, иначе опоздаю к ужину, а что может быть неприятнее, чем опаздывающий к столу гость?
– Но скажи, Софи, что ты имеешь в виду? – выдохнула Сесилия. – Чем ты можешь мне помочь?
– Пока не знаю, но способ непременно найдется. Все, что ты мне только что рассказала, свидетельствует о том, что ты, как и все окружающие, погрузились в состояние уныния и подавленности! Твой брат! Боже милосердный, почему же вы позволили ему превратиться в такого тирана? Я бы ни за что не допустила, чтобы сэр Гораций обзавелся диктаторскими замашками, свойственными даже лучшим из мужчин, если женщины в их семьях оказываются настолько глупыми, что поощряют подобное! Это очень плохо для самих же мужчин, поскольку делает их страшными занудами! Чарльз ведь тоже смертельно скучен? Уверена, так оно и есть! Но не расстраивайся! Если он имеет склонность к заключению выгодных союзов, то пусть оглядится по сторонам в поисках подходящего мужа для меня, и это его отвлечет. Сеси, идем-ка вместе в мою комнату! Сэр Гораций пожелал, чтобы я выбрала мантилью для тебя и тети, и Джейн наверняка уже распаковала их. Как удачно, что я выбрала для тебя белый цвет! Сама я слишком смугла, чтобы носить белое, но тебя этот цвет сделает совершенно очаровательной!
И она увлекла Сесилию в свою спальню, где их ждали аккуратно завернутые в тонкую папиросную бумагу мантильи, одну из которых Софи немедленно отнесла в будуар леди Омберсли, объявив, что сэр Гораций поручил ей преподнести этот подарок его дорогой сестре с заверениями в его любви. Леди Омберсли пришла в восторг от мантильи, этой роскошной черной вещицы, и была тронута (в чем она впоследствии призналась Сесилии) словами, сопровождавшими подарок. Разумеется, она им не поверила, но не смогла не отметить, что ее племянница сполна наделена предусмотрительностью и учтивостью.
К тому времени, как Софи сменила дорожный костюм на платье из бледно-зеленого крепа, по подолу украшенное богатой шелковой вышивкой и перехваченное в талии витым поясом с кисточками, Сесилия закончила свой туалет и уже ждала ее, чтобы сопроводить вниз, в гостиную. Софи пыталась застегнуть на шее жемчужное ожерелье, а ее сухопарая долговязая горничная, посоветовав ей не суетиться, старательно застегивала на пуговицы манжеты ее длинных и широких рукавов. Сесилия, одетая в весьма скромное, но очень милое платье из набивного муслина с широким голубым поясом, завистливо предположила, что платье Софи было сшито в самом Париже.
– Единственное, что меня утешает, – наивно добавила она, – оно очень не понравится Евгении!
– Боже милостивый, кто такая эта Евгения? – воскликнула Софи, разворачиваясь на изящной табуретке с резьбой и инкрустациями. – Почему оно должно ей не понравиться? Мне оно вовсе не кажется уродливым, а тебе?
– Мисс Софи, чтоб вас черти взяли, сидите смирно! – рявкнула Джейн Сторридж и встряхнула девушку.
– Нет, конечно! – ответила Сесилия. – Но Евгения никогда не носит модных платьев. Она говорит, что в жизни есть более важные вещи, чем одежда.
– Что за глупости! – фыркнула Софи. – Конечно есть, но не тогда, когда переодеваешься к ужину. Кто она такая?
– Мисс Рекстон. Чарльз с ней помолвлен, и несколько минут назад мама предупредила меня, что сегодня вечером Евгения ужинает с нами. В суматохе, связанной с твоим приездом, мы об этом совсем забыли. Пожалуй, она уже торчит в гостиной, поскольку славится исключительной пунктуальностью. Ты готова? Можем идти вниз?
– Если только моя дорогая Джейн немножко поторопится! – сказала Софи, протягивая горничной другую руку и лукаво глядя в нахмуренное лицо мисс Сторридж.
Горничная криво улыбнулась, но ничего не сказала. Ловко застегнув крошечные пуговички, она набросила на плечи хозяйки шитый золотом шарф и выразила свое одобрение едва заметным кивком. Софи наклонилась и поцеловала ее в щеку, сказав при этом:
– Большое спасибо! А теперь ложись в постель и даже не мечтай о том, что я позволю тебе раздеть меня, потому что этого не будет! Спокойной ночи, дорогая Джейн!
Сесилия, пораженная до глубины души, спросила, когда они спускались по лестнице:
– Полагаю, она давно живет с тобой? Боюсь, мама будет неприятно поражена, если увидит, как ты целуешь служанку!
Софи недоуменно приподняла брови:
– В самом деле? Джейн была горничной моей матери, а после ее смерти стала нянчить меня. Надеюсь, мне удастся не совершать ничего такого, что неприятно поразит мою тетю.
– О! Разумеется, она отнесется с пониманием, учитывая обстоятельства! – поспешно заверила ее Сесилия. – Просто это выглядит очень странно, знаешь ли!
Упрямые огоньки, вспыхнувшие в ясных глазах кузины, говорили о том, что ей не понравилась критика ее поведения, но поскольку они уже подходили к двери гостиной, то она сочла за лучшее промолчать и позволила проводить себя в комнату.
Вокруг камина сидели леди Омберсли, два ее старших сына и мисс Рекстон. Все они обернулись на звук открываемой двери, и двое джентльменов встали; Хьюберт посмотрел на Софи с нескрываемым восхищением, а Чарльз окинул гостью весьма критическим взором.
