Уже у самых дверей он добавил крепкое солдатское ругательство, хотя можно было бы обойтись и без этого — Кольбер потерял своё хвалёное самообладание, побледнел ещё больше, раскрыл рот, но так и не смог ничего сказать, и только дрожащей рукой затряс колокольчик. Под этот дребезжащий звук Леон покинул кабинет министра финансов и зашагал по коридорам Лувра, торопясь к выходу.
Он покинул Париж в тот же вечер и не знал, что сказал Кольбер ла Шене, когда наконец дозвонился до него, но надеялся, что никаких неприятных последствий для Анжелики и остальных из-за выходки Леона не последует. В конце концов, Кольбер сейчас всеми силами пытается удержать своё ставшее необычайно хрупким положение при дворе, и ему не с руки ссориться с детьми мушкетёров, которым благоволит королева-мать.
— Вы что-то хотели мне сообщить? — голос Эжени разрушил нахлынувшие воспоминания. Девушка смотрела на него настороженно, и Леон понял, что она ждёт от него отказа, ждёт, что он сейчас объявит о своём нежелании участвовать в этой чертовщине и уйдёт, хлопнув дверью.
— Я остаюсь, — он с ходу разрушил её ожидания. — Остаюсь служить вам, но взамен прошу, чтобы вы рассказали мне всю правду о происходящем. Призраки, оборотни, нечистая сила — кто ещё может встретиться на моём пути?
Бледные щёки Эжени внезапно порозовели — было видно, что она совершенно не готова к такому повороту событий и теперь изо всех сил пытается подобрать слова.
— Я вам, конечно, очень благодарна… Но вы точно хорошо подумали? Вы хотите остаться здесь, даже после всего, что увидели?
— Мне и раньше приходилось сталкиваться… с кое-чем странным, — уклончиво ответил Леон. — Я как-то это пережил, значит, переживу и призраков, вселяющихся в козлов. И потом, не могу же я бросить вас одну среди всей этой нечисти!
— Раньше я как-то справлялась без вас, — заметила она.
— Раньше, думается мне, вы не заходили так далеко. Вот что бы вы стали делать, если бы вместо меня в том лесу с вами оказался старик Бомани? Кто бы защищал вас от Жиля Тома?
— Во-первых, Бомани не такой уж и старик, — кажется, Эжени была задета. — Во-вторых, я бы взяла с собой пистолет, а я довольно неплохо стреляю. И в-третьих, Филипп всё рано или поздно появился бы и совершил свою месть.
— Вы так спокойны, — Леон недоуменно покачал головой. — Неужели вас совсем не пугают призраки?
— Когда живёшь среди них с самого детства, перестаёшь бояться, — она пожала плечами. — Но если вы действительно не хотите оставлять меня одну и готовы ради этого остаться в наших диких местах, то вы очень храбрый и благородный человек, господин Леон!
— Благодарю вас, — он усмехнулся. — Так вы расскажете мне, чего мне стоит ожидать?
— Расскажу, — кивнула Эжени. — Вы, должно быть, слышали, что в наших местах, по слухам, в древности обитали рыцари Круглого стола, среди наших лесов бродили великий чародей Мерлин и его возлюбленная, Владычица Озера, здесь творила своё тёмное колдовство фея Моргана. Конечно, всё это лишь легенды, но я думаю, что когда-то давно здесь действительно жили очень сильные волшебники и волшебницы. Их магия никуда не ушла, осталась здесь, впиталась в воздух, воду, деревья и камни. Возможно, у этих волшебников остались потомки, в которых совершенно неожиданно пробуждается магическая сила. Возможно, в каждом жителе деревни есть частица волшебства.
— И что, при определённых условиях во всех них пробудится магия, и у нас под боком развернётся армия волшебников? — у Леона от подобных известий голова пошла кругом.
— Не думаю, — возразила Эжени. — В большинстве из них магия слишком слаба или вовсе отсутствует — я же говорю, что всё, что касается магии, — не более чем мои предположения. Да даже если в ком-то и пробудятся магические способности, этот человек будет скрывать их, опасаясь обвинения в колдовстве и сожжения на костре. Скажите, господин Леон, вы, надеюсь, не считаете, что ведьм и колдунов следует сжигать или вешать?
— До недавнего времени я не верил в колдовство, — пробормотал Леон, — поэтому считал такие казни жестокой потехой для толпы, а обвинения в колдовстве — наветами недругов. В любом случае, я не сторонник пыток и казней. По мне, лучше уж быстрая смерть от пули или клинка, чем такие мучения, — он невольно опустил руку на эфес шпаги, вспомнив, как легко она вошла в грудь Арамиса, и как тот вымученно улыбнулся белеющими губами, превозмогая смерть.
— Я слышала, что вы предлагали Жилю Тома, — кивнула Эжени, внимательно наблюдая за ним. — Не могу сказать, что не одобряю вашу жестокость. Скорее, я с вами согласна.
— Настоящая жестокость — гноить людей в тюрьме по несколько десятков лет, — ответил он. — Так что нет, я не буду изображать из себя охотника на ведьм и не стану сжигать каждую встретившуюся мне на пути нечисть. Филипп Тома ведь, в сущности, не был злодеем — всего лишь несчастный мальчишка, пытавшийся что-то изменить даже после смерти… — «как и мой отец и другие мушкетёры», подумал он с внезапной болью.
— Это хорошо, — кивнула Эжени. — Вы слышали когда-нибудь историю про отважного епископа Гудмунда?
— Нет. А что это за история?
— Это произошло в Средние века в Исландии. Моряки плавали на остров Драунгей, где они собирали яйца птиц. Для этого им приходилось спускаться с отвесных скал на верёвках. Очень часто эти верёвки рвались, но потом, когда их осмотрели более внимательно, оказалось, что они были перерезаны мечом. И вот епископ Гудмунд Арасон Добрый сам отправился на остров, чтобы освятить его. Он обошёл весь остров, читая молитвы, но когда он стал спускаться с северной стороны, из скал высунулась огромная мохнатая лапища, сжимавшая меч, перерезала две верёвки, но не смогла справиться с третьей, получившей особое благословение. И тогда епископ услышал из глубины скалы низкий голос: «Довольно молиться, епископ Гудмунд. Нечистой силе тоже надо где-то жить».
Эжени надолго замолчала, и Леон в конце концов не выдержал.
— Так чем же всё закончилось?
— Епископ благополучно вернулся домой и объявил, что весь остров освящён, кроме северной его части. Он предостерёг моряков от плавания туда, сказав, что в скалах живут горные тролли. Ведь если посмотреть на всё их глазами, то они издавна обитали среди скал, считали их своим домом и убивали чужаков, проникших в их владения.
— Значит, вот как, — тихо произнёс Леон. — Нечистой силе тоже надо где-то жить. Так вы на это смотрите?
— Именно, — кивнула Эжени. — В наших местах магия бьёт ключом, и она, накладываясь на людские желания и стремления, порой превращает мёртвых и живых в странных, пугающих существ. Но все они — призраки, оборотни, ведьмы, колдуны, вампиры, ундины — когда-то были людьми. Есть, конечно, легенды о созданиях, которые долгие века живут бок о бок с людьми, — тех же троллях, великанах, гоблинах, гномах, хюльдрах — девушках с лисьими хвостами, лесных духах… К счастью, большинство из них живут далеко на севере и в наших краях не появляются.
— То есть Бретань — не единственное место, где водится всякая нечисть? — спросил Леон, хотя сам уже знал ответ на свой вопрос.
— Конечно, нет! Нечисть водится по всему миру, просто у нас её больше или же она хуже прячется. Но нечисть далеко не всегда опасна и таит в себе зло — думаю, вы и сами уже это поняли.
Леон вспомнил Филиппа, пытавшегося в облике козла спасти свою семью, вспомнил отцов-мушкетёров, бесплотными тенями следовавших за своими детьми, и кивнул.
— В конце концов истинной причиной зла всегда оказывается человек. Именно поэтому я согласна, что нечистой силе тоже надо где-то жить. Именно поэтому я хочу не воевать с ними, а договариваться, исцелять, изгонять — это возможно, если знать правила. У меня здесь, — Эжени обвела рукой библиотеку, — множество книг о магии, травах, зельях и колдовстве. Но об этом не знают даже Сюзанна и Бомани, — она строго посмотрела на него. — Я надеюсь, что вы будете хранить это в тайне, ведь я вовсе не жажду, чтобы меня обвинили в колдовстве.
