И только худая, тонкогубая Беренис, бывшая прежде нянькой Амори и его братьев, мрачно смотрела на Армель, даже порой крестилась при виде ее, когда никто не замечал. — Проклятая ведьма сгубила невинных детей, чтобы подбросить свое отродье на их место, — шептала она.
Итак, прошло 2 месяца. Армель полностью поправилась, освоилась в замке и ежедневно обходила его, чтобы как можно лучше понять и запомнить его устройство, а затем и начала управлять хозяйством. Понемногу она стала вновь улыбаться, с братом быстро сдружилась, а с отцом оставалась неизменно почтительной. Барон давал ей время привыкнуть к новому положению и пока не заводил речь ни о прошлом, ни о будущем.
Вскоре после переезда Армель узнала о поединке, на который Раймон вызвал наследника Мортрэ. Ему удалось ранить и свалить на землю Бодуэна, и он имел право добить противника, но тот взмолился о пощаде. — Их отцы — близкие друзья, — объяснял дочери барон де Корбэ. — И им важно сохранить эту дружбу, чтобы она не сменилась кровной враждой. Кроме всего прочего, ведь их земли находятся рядом. Сосед-враг — это хуже, чем иноземный набежчик, Армель. Иноземец уйдет, а сосед всегда рядом и знает наши сильные и слабые места! Видно, поэтому Раймон де Ренар и оставил жизнь Бодуэну. Все это я узнал, когда сам ездил в замок Мортрэ. Да, Бодуэн пролежит ещё долго, а вот его оруженосец, которого ранил Гуго, пошел на поправку… Армель не спросила, для чего отец ездил в Мортрэ. Было очевидно, да и Амори сказал по секрету, что барон сам хотел расквитаться за нее.
Но сейчас ее больше волновало другое. — Но как же… Мессир Раймон? Он был недавно ранен! — Он и сейчас получил ранение, — осторожно ответил барон. — О нет, не серьезное, но, видно, прошлая рана не до конца зажила. Я слышал, что он слег, едва вернувшись домой. Ну что ты так испугалась? Это не смертельно. — О мессир барон, я должна помочь ему! — голос Армель предательски дрогнул. — Я ухаживала за ним и уже знаю, чем лечить! — Что ж, можно отправить ему те снадобья, которыми ты его исцелила, — кивнул барон. — Это будет дружеский поступок. — А что ещё о нем слышно? — Пожалуй, больше ничего. Да, молодой шевалье де Ренар через своего дядю-епископа внёс виру за Гуго, и тому можно не скрываться. Через несколько дней он явится к нам. Я сумею сделать из него отличного воина, не все же парню ходить в слугах! Ты рада? Отец не поддерживал более разговоров о Раймоне, и Армель не у кого было узнать, собирался ли он примириться с Бодуэном и состоялась ли все же его помолвка. Теперь ей прислуживала, кроме Берты, молоденькая жизнерадостная камеристка Аннет. Она и объяснила, что вряд ли помолвка была оглашена, ибо о подобных событиях в знатных семьях становится известно очень быстро. Впрочем, Армель это мало утешало. Не сегодня, так завтра Раймон может вернуться к той надменной девице, тем более, что этого очень желают родители с обеих сторон. Но выкинуть его из головы она не могла. И не хотела. И стоило девушке сомкнуть глаза в своей опочивальне, как вновь она видела склонившееся к ней любимое лицо. А потом вдруг вспоминала его безжалостные слова, сказанные на рассвете в лесу, и на глазах выступали слезы от обиды…
— Итак, Беренис, ты слышала мою волю. За долгую службу я не оставлю тебя без средств, но из замка ты должна уйти. Барон сидел в массивном дубовом кресле с резными подлокотниками, а бывшая нянька стояла напротив него. Услышав этот приговор, она с рыданиями бросилась к ногам хозяина. Старый волкодав Мартэл недовольно рыкнул, чуть отодвигаясь. — За что вы гоните меня, мессир? — Ты знаешь, что дважды я повторять не люблю! Когда я привез сюда свою дочь, я сказал всем живущим в замке: вот ваша новая госпожа, и вы обязаны повиноваться ей и уважать, а кто поступит иначе, тот неверен мне! Ты же возненавидела мою дочь и распускаешь нелепые слухи. Я был терпелив, ибо ты заботилась о моих детях. Но больше так продолжаться не может. Однако Беренис умоляла барона до тех пор, пока он не согласился дать ей последний шанс. — Однако же, — сказал он, — в покоях твои услуги действительно теперь не нужны. Будешь отвечать за работу замковых птичниц. Женщина прижалась губами к руке барона, выражая благодарность. Но стоило ей остаться одной, как дикая гримаса ярости исказила ее и без того непривлекательные лицо. — Я отомщу проклятой бастардке за это унижение! — одними губами проговорила она.
Глава 4
Случай с бывшей нянькой был неприятен, но помог Армель понять, что откровенный разговор с отцом больше откладывать не стоит. Теперь девушка была готова к нему. Видимо, почувствовал это и барон, или просто до него дошли какие-то пересуды. Но в тот же вечер он пригласил дочь в небольшой кабинет, где обычно читал и отвечал на письма. Армель пришла в скромном жемчужно-сером платье, без единого украшения, и барон поймал себя на мысли, что этот наряд подчеркивает ее красоту, делая ярче ее волосы цвета то ли старого меда, то ли осенних листьев. Сейчас они были уложены тяжелым жгутом на затылке, оставляя открытой красивую стройную шею. Невольно вспомнилось, что Жанна, ее мать, любила более нарядные прически, с локонами и мелкими косичками, переплетенными между собой. Или вплетала множество тонких шелковых ленточек, украшенных бисером или речным жемчугом. Или укладывала косы так, что они напоминали ручки греческой амфоры или бараньи рожки. Украшений из золота и алмазов у нее не было, но Жанна знала, как хороши ее волосы, потому и изобретала все новые и новые способы их укладывать. Некоторые девушки даже подражали ей, да она и сама охотно объясняла им, как делать ту или иную прическу и радовалась, как дитя, когда получалось хорошо. О да, она была абсолютно чужда зависти и любила помогать другим… А ей не помог никто!
Барона увлекли воспоминания, и он сам не замечал, что уже говорит вслух. О дивных золотых волосах Жанны и о том, как добра и беззащитна она была. И благородна. И о том дне, когда она перестала укладывать локоны и вплетать ленты, потому что ей вдруг стало все равно. Простой головной убор, полотняный вимпл, который чаще носили крестьянки или монахини, скрыл красоту ее волос навсегда.
