Ближе к полуночи Карл снова нагнулся к жене, на этот раз с куда более игривым предложением. Согласно этикету, гости не могли покинуть гостиную раньше королевы, и когда та неохотно поднялась и позвала своих фрейлин, многие из собравшихся облегченно вздохнули. К счастью, сегодня оркестр не был приглашен, а следовательно, танцев не будет, иначе веселье могло бы затянуться до рассвета. Но все равно прошло более часа, прежде чем ушел последний из камер-юнкеров короля. Карл, уже облаченный в парчовый халат, проследовал в покои ее величества. Следом трусили его любимые спаниели.
К его ужасу, оказалось, что жена молится, стоя на коленях у маленького алтаря, который она велела установить в гардеробной, а две фрейлины-португалки все еще бодрствуют. Король вежливо кашлянул, надеясь, что они поймут намек и удалятся, но этого не произошло. Карл, добродушный и учтивый по характеру, терпеливо выждал еще минут двадцать, уверенный, что этого времени вполне достаточно, чтобы прочитать с дюжину молитв. Наконец, выйдя из себя, он широко распахнул дверь, соединявшую гардеробную со спальней, и впустил собак, поскольку хорошо знал, что португальцы в отличие от англичан не питают особой привязанности к домашним животным. Однако даже эта решительная мера не напугала женщин. Раздраженный, монарх сам направился к упрямицам, чтобы поскорее устранить все препятствия.
Коленопреклоненная Екатерина, в просторной ночной рубашке, набожно сложив руки и устремив взгляд на распятие, беззвучно шевелила губами.
– Дорогая, ложись в постель, пока окончательно не простудилась. От пола так и несет холодом! Это до добра не доведет!
– Еще минуту, Карл, – мелодичным голоском пообещала королева, но король перехватил уничтожающий взгляд графини Пеналва и стиснул зубы.
– Леди, разрешаю вам удалиться, – процедил он.
Графини Пеналва и Понтевал, неизменные спутницы и компаньонки королевы, переглянулись и вопросительно уставились на Екатерину. Король начинал потихоньку злиться, но, не теряя самообладания, шутливо заметил:
– Кровь Христова, леди, неужели вы все еще считаете, что Екатерину следует оберегать от меня, ее законного мужа? Она моя жена, и поскольку вы постоянно на страже, мне приходится встречаться с ней урывками!
Дамы явно не одобряли ни поведения, ни манер Карла Стюарта и даже не считали нужным скрывать свои чувства. Но приказ монарха – закон для придворных, поэтому они с величайшей неохотой присели перед ним и удалились с видом нерадивых пастухов, бросивших в пасть волку невинную овечку.
Дождавшись их ухода, Карл подошел к жене и мягко заметил:
– Любовь моя, поверь, ты самая безгрешная из всех женщин на свете! Почему же ты мучишь свои прелестные ножки, моля Господа о прощении?
Екатерина отвернулась от алтаря и вызывающе воззрилась на мужа:
– Я молюсь не за себя, Карл, а за тебя!
– Ах, дорогая, даже сотри ты свои коленки до костей, все равно вряд ли спасешь мою душу.
Он улыбнулся жене, и при виде этого очаровательно-мальчишеского лица ее сердце почти растаяло. Взяв Екатерину за руки, Карл решительно поднял ее с пола и прошептал:
– Пора в постель, любимая.
Он уже нагнул голову, чтобы поцеловать ее розовые губки, но Екатерина поспешно отстранилась, тем самым подтвердив его худшие подозрения. Она намеренно отказывает ему в супружеских утехах, желая чего-то добиться или… или обсудить нечто крайне неприятное.
Карл пожал плечами. Все, чего он хотел, – провести часок-другой в любовных играх и надеялся, что его семя даст ростки и на свет появится будущий наследник короны. Бог видит, ожидать при этом особого пыла от жены не приходится. Она никогда не сможет удовлетворить его сладострастные порывы, и Карл давно уже смирился с судьбой и старался быть с Екатериной добрым и ласковым, хотя неизменно ханжеское восприятие всего, что так или иначе касалось человеческих взаимоотношений, начинало немного надоедать ему.
Екатерина позволила увлечь себя в спальню, но отказалась ложиться.
– Карл, – храбро начала она, – ваша жестокость и бездушие лишают меня покоя!
– О, Кэтрин, даже я не способен быть таким чудовищем, каким ты меня изображаешь! – возразил он.
Королева невольно покраснела, вспомнив, что за все время их совместной жизни супруг не сказал ей ни одного недоброго слова. Придворные посмеивались над ее манерой одеваться, ломаной речью и жеманством, но Карл всегда был воплощением великодушия. Королева едва слышно всхлипнула.
– Опять эта женщина! – прошептала она, глядя на него с упреком в глазах.
Карл мудро хранил молчание.
– До меня дошли слухи о том, что вы собираетесь сделать ее графиней! – гневно топнула ножкой Екатерина. – Я этого не желаю, ясно вам?!
– Дорогая, поймите, что любые почести, оказанные миссис Палмер, ни в коем случае не бесчестят вас в глазах общества.
– Неправда! Это публичная пощечина мне! Подумать только, выставлять напоказ свою… свою…
Обычно желтоватое лицо молодой женщины сейчас было залито темным румянцем. Карл тоскливо посмотрел на широкую кровать, где уже успели разлечься оба спаниеля, и присел на самый край.
– Сердце мое, нет ничего зазорного в том, чтобы считаться официальной любовницей короля. Ты хочешь раз и навсегда покончить с этой связью, но было бы поистине некрасиво избавиться от бедняжки, как от поношенного платья. Она мгновенно станет парией, а придворные, словно стая волков, набросятся на нее, чтобы разорвать. Даруя ей титул, я просто выполняю свои обязательства перед ни в чем не повинной женщиной. Монархам пристало быть благородными, Екатерина!
– Какие обязательства? – вспыхнула королева.
Судьба наградила Карла суровой, деспотичной матерью, которая всю жизнь пыталась заставить сына плясать под свою дудку. Многие женщины принимали добродушие и покладистый характер короля за слабость и считали, что могут безнаказанно вертеть им. Однако они жестоко ошибались.
Королева разразилась рыданиями:
– За моей спиной шепчутся… пересуды… вы считаете меня бесплодной!
Карл обнял жену и, нежно приподняв ее подбородок, заглянул в глаза.
– Я ничего подобного не думаю, милая. И сегодня же положу конец всем сплетням, – пообещал он, снимая с нее рубашку и сбрасывая халат.
Согнав на пол собак, он уложил жену и прижал к себе. Она спрятала лицо на широкой груди мужа, обливая его слезами. Карл терпеливо дожидался, пока она выплачется. Екатерина была маленькой и хрупкой, как десятилетняя девочка, но он все же принялся ее ласкать, чуть сжимая крохотные соски, и, осыпав поцелуями, прошептал:
– Ни слова больше о леди Каслмейн!
С некоторых пор он намеренно величал Барбару титулом, который собирался ей даровать.
