– Так здесь, ты говоришь? – спросила она, указывая на то место, где он велел развести костер.
Глаза Вольфа удовлетворенно блеснули, он взял колчан со стрелами и повесил на плечо.
– Да, и давай-ка поторопись! Не у одного тебя живот свело от голода.
Позаботиться о лошадях было нетрудно. Бронуин любила проводить время в конюшне, когда мать разрешала. Там она чистила до блеска бока и спины кобыл и жеребцов и помогала конюхам раздавать корм. Она знала об уходе за лошадьми почти так же много, как и сам главный конюх, и могла мчаться быстрее ветра на своем горячем сером восточном скакуне. Увы, Аладдин, вчера потерялся в чаще.
Золотистый Макшейн ее отца был полной противоположностью темному Пендрагону. Конь Вольфа, казалось, нес отпечаток характера своего хозяина – нетерпеливый и равнодушный ко всему… кроме торбы с овсом, которую Бронуин надела ему на голову. Она тщательно протерла и почистила его темную шкуру, но коня это взволновало гораздо меньше торбы. Присутствие другого коня заставило Пендрагона лишь слегка прядать ушами. Бронуин с удовольствием ухаживала за благородными животными, прислушиваясь к доносившимся отовсюду звукам.
«Собаки или волки?» – недоумевала она, укладывая хворост в центре выложенного из камней круга. Земля оказалась твердой, и девушка с трудом вбила в нее две раздвоенные на концах ветки дуба, отсеченные от дерева кинжалом. Они должны были поддерживать перекладину – другую ветку. Когда оставалось лишь развести огонь, Бронуин с замиранием сердца вынула трутницу[4] из седельного мешка своего отца.
«Может быть, на этот раз повезет», – подумала она с отчаянием. Вчера трут мог промокнуть, когда она лихорадочно пыталась разжечь огонь. Сегодня нельзя спешить и надо сделать все в точности, как нередко проделывал отец у нее на глазах, разжигая очаг в большом зале или на кухне, где огню никогда не давали гаснуть. Огонь был необходим, чтобы зажигать факелы и светильники.
Собрав самые сухие прутики, какие только она смогла найти, Бронуин сложила из них небольшую пирамидку в центре выложенного камнями круга и сверху осторожно пристроила кусочек трута. Потом, держа огниво в одной руке, другой она ударила по нему кремнием. Сначала ей показалось, что высекаемые искорки летят куда угодно, только не на трут, но, в конце концов, трут начал тлеть. Прикрыв огонек ладонью, чтобы его не задул ветер, пробиравшийся сквозь кустарник за ее спиной, Бронуин легонько подула, чтобы костер разгорелся.
Язычок пламени шевельнулся, и костер ярко вспыхнул. Хворост затрещал от подступившего тепла. Еле дыша, Бронуин склонилась над костром и дула, пока у нее не закружилась голова, прежде всего от достигнутого успеха. Она с радостью смотрела, как разгорается пламя, как бы отражая ликование, вспыхнувшее в ее душе.
– Получилось! – прошептала она, словно от слишком громких изъявлений восторга пламя могло погаснуть.
Девушка медленно поднялась на ноги и огляделась, высматривая более толстые сухие ветки для костра, как вдруг услышала хлопок и шипение. Сердце у нее екнуло при виде соскользнувшего с дерева снега, быстро превращавшегося в пар. С шипением воды угасло и ее ликование. К вящему ужасу и трутница, легкомысленно оставленная ею открытой, также оказалась погребенной под снегом, свалившимся с дерева.
Бронуин в отчаянии выругалась. «Ну, что теперь?» – вопрошала она себя. Бронуин глянула на Пендрагона в надежде найти другое огниво с кремнием среди вещей наемника. Увидев, что седельный мешок он с собой не взял, она покопалась в мешке, но безуспешно. Скорее всего, трутницу наемник хранил при себе в одном из многочисленных карманов на поясном ремне. «Собачья кровь, – подумала девушка с досадой, не замечая, что употребляет выражения из чужого лексикона. – Вольф решит, что его спутник болван и будет прав!»
Несчастная и замерзшая, Бронуин после неудачной попытки разжечь костер завернулась в одно из своих одеял, так что, когда Вольф вернулся, он нашел ее дрожащей от холода и съежившейся в клубочек между двумя лошадьми.
– А где же костер, парень?
Бронуин взглянула на него из-под сплетенных пальцев, ее локти лежали на коленях.
– Его погасил снег, упавший с дерева.
– А оставшийся трут, конечно же, промок? – спросил Вольф, беря в руки трутницу и разглядывая ее, словно не веря своим глазам.
– Если ты так же голоден, как и наблюдателен, то мог бы поскорее наверстать упущенное время, – ворчливо заметила Бронуин. – Я собрал хвороста на всю ночь и присмотрел за лошадьми.
Как и подозревала Бронуин, трутницу Вольф держал при себе в мешочке, привязанном к поясу. Хмыкнув, он огляделся и передвинул носком сапога камни, из которых она выложила место для костра, на ярд в сторону.
– Всегда следует разжигать костер на открытом месте, парень, на случай, если какое-нибудь дерево вздумает стряхнуть капли дождя или снег, чтобы погасить огонь.
Бронуин должна была бы найти достойный ответ, но она промерзла до костей и слишком долго мечтала о жарком пламени, чтобы сейчас вступать в перебранку. Кроме того, можно будет, наконец, приготовить поесть.
– Ты сможешь освежевать кролика?
Однажды Бронуин видела ободранного кролика. Она поколебалась, прежде чем признаться. Впрочем, одного провала в день вполне достаточно, лучше уж сказать правду.
– Я только однажды видел, как это делается, сэр, – извиняющимся тоном произнесла она.
Вольф сделал ей знак приблизиться.
– Тогда иди сюда и смотри внимательно.
Несколько уверенных надрезов, и шкурка соскользнула с такой же легкостью, с какой падала с плеч Бронуин сорочка перед купанием. Но потрошение и освежевание тушки представляли слишком большое испытание для девушки, и ее желудок угрожающе сжался. Ей вдруг показалось, что на землю стекает не кровь кролика, а кровь бедной Кэрин, из тела которой она извлекала копья, иногда вместе с внутренностями.
Издав короткий сдавленный звук, Бронуин постаралась отбежать как можно дальше, прежде чем ее вырвало. Она чувствовала, как кровь отливает от лица и подступает слабость. Ей пришлось ухватиться за ветку небольшого деревца, чтобы не упасть ничком.
– Ну и дела! Огонь ты разжечь не можешь, вида крови не выносишь… что же ты умеешь делать в таком случае?
Бронуин проглотила слезы, отдававшие привкусом желчи. Да будь он проклят, этот бессердечный и, к ее досаде, все умеющий мужлан!
– Могу убраться с твоего пути.
Она пустит Макшейна в верном направлении, завернется в одеяло и будет молить Бога, чтобы конь хоть немного согрел ее своим теплом. Слезы жгли глаза, но Бронуин не смахивала их. Девушка шагнула к коню, принадлежавшему ее отцу. Умное животное печально смотрело на нее. И вдруг Бронуин обхватила руками шею коня, как если бы это был сам Оуэн.
