В этих огромных каменных цилиндрах помещалось пять камер по одной на этаже. И только башня Свободы, названная так потому, что некогда узники, помещавшиеся в ней, имели «свободу» прогуливаться по плоской ее крыше, насчитывала шесть камер. Самая верхняя, восьмиугольная, с каменным полом, предназначалась Турнемину и Понго. Она была такой низкой, что узникам пришлось нагнуться, чтобы войти в нее. Лишь на середине камеры, где потолок слегка поднимался, Понго мог распрямиться, Турнемину же не хватало добрых пяти сантиметров. Кроме того, как в знаменитой Венецианской тюрьме, здесь царили жестокий холод зимой и ужасная жара летом.
Сейчас, в сентябре, камера была раскалена, словно печка. Жиль огляделся: у стены стояли узкая кровать и старый дырявый стул. Больше ничего.
Да, такое перемещение трудно было назвать милостью короля! Но эту камеру от свободы отделяли только три двери, и от каждой у него был ключ!
— Я очень огорчен, сударь, что пришлось перевести вас сюда, — пробормотал шевалье де Сен-Совер, с жалостью глядя на узника, — но таков приказ короля…
— Да свершится воля его, — вздохнул Жиль, изо всех сил стараясь изобразить раскаянье. — Я не думал, что так сильно оскорбил Его Величество. Тем не менее, не могу ли я попросить принести необходимые мне вещи? Здесь ничего нет.
— Спрашивайте, сударь, спрашивайте. В приказе Его Величества сказано только, что вас следует перевести в эту камеру, там ничего не говорится о том, что вас нужно лишить необходимого. Что вы хотите?
— Кровать для моего слуги, простыни, одеяла.
— И одеяла? — воскликнул изумленный офицер. — В такую жару?!
— Жарко днем, а ночи уже холодные. И я, и мой слуга — мы привыкли к жаркому климату…
Кроме того, можно ли получить мыло, воду и салфетки, я хотел бы умыться.
— Это совершенно естественно. Может быть, вам прислать цирюльника?
Жиль провел рукой по своему заросшему подбородку, немного поколебался и решил все-таки отказаться:
— Нет, уже поздно. Если можно, завтра утром, пораньше…
— Договорились. Вам все принесут перед ужином. Но мне кажется, здесь некуда поставить вторую кровать.
— Понго достаточно будет простого матраца, только обязательно с одеялами и простынями.
— Как хотите…
Едва дождавшись ухода де Сен-Совера, Жиль бросился к уже застеленной кровати, снял нижнюю простыню и спрятал ее в дыру стула. Потом он поправил одеяло так, чтобы сразу бросалось в глаза отсутствие нижней простыни.
Заскрипел замок, и появился новый тюремщик.
Это был рослый белобрысый парень с лицом, напоминавшим творожную лепешку, и с таким же темпераментом. С трудом подняв тяжелые веки, он открыл мутные ленивые глаза и уставился на Жиля.
— Как видите, любезный, у меня не хватает одной простыни. Принесите мне ее поскорее, — приказал Турнемин.
Удивленный тюремщик подошел к кровати и внимательно ее оглядел.
— Нет простыни, — наконец произнес он.
— Я это и сам знаю, любезный.
— Но, мне кажется, я постелил вчера кровать правильно?!
— Надо полагать, что нет, — сказал Турнемин. — Простыня сама не улетучится…
— Ага, конечно. Ну ладно, я другую поищу. А может, она вам сегодня не нужна? — спросил тюремщик с надеждой, вспомнив, сколько ступеней ему придется пройти и вверх и вниз из-за этой простыни.
— Простыня мне нужна сегодня вечером, но вы можете принести ее вместе с ужином, — великодушно разрешил Жиль. — Не надо лишний раз подниматься.
Тюремщик благодарно кивнул головой.
— Как вы понимаете наш труд, сударь, — только и сказал он.
Но он еще больше обрадовался, когда шевалье сообщил ему, что Понго сам будет стелить постели и убираться в камере. Вспотев, как глиняный кувшин, тюремщик поспешил откланяться и спуститься на нижние, более прохладные этажи башни.
Через час он вернулся, неся в одной руке поднос с едой и кофе, а в другой полное ведро воды.
Под мышкой у него были салфетки и простыни.
Наконец-то Жиль и Понго смогли умыться.
С наступлением ночи жара немного спала. Оба заключенных с аппетитом поужинали, потом, приказав Понго ложиться спать. Жиль, прекрасно выспавшийся днем, начал готовиться к завтрашнему побегу.
Он разрезал на полосы простыню, спрятанную в дырявом стуле, такая же судьба постигла и четыре других простыни, выданных ему и Понго ленивым тюремщиком. Полосы он тщательно связал и сплел из них крепкую длинную веревку, потом опустил ее в горшок с кофе, чтобы окрасить ткань и сделать ее менее заметной.
Еще не пробило полночь, когда он закончил работу. Оглядев и проверив веревку, довольный Жиль спрятал ее под кровать. Бежать они должны следующей ночью, в два часа пополуночи, и им хватит времени, чтобы и из одеял сплести себе вторую веревку. Жаль, что его кровать без занавесок, но зато у них много галстуков, рубашек и другой одежды — они тоже пригодятся для побега.
Делать было больше нечего, и Жиль, закурив трубку, прилег на кровать, отмечая по своим часам время прохождения караулов и прислушиваясь к другим тюремным звукам.
В камере стало прохладней, вдали слышались раскаты грома; они раздавались все ближе и ближе, предвещая надвигающуюся бурю.
К трем часам ночи буря обрушилась на тюрьму с такой силой, что Понго проснулся и вскочил с постели. Гром гремел прямо над их головами, а камера, вторя ему, гудела и звенела, как колокол, Белые молнии падали в каменные дворы старой крепости, то полностью освещая ее, то погружая в непроглядную темноту.
— Дай Бог, чтобы завтра такого не было, — бормотал Жиль. — Видно как днем, самый неловкий часовой не промахнется. С другой стороны, в такую погоду они и носа на улицу не высунут…
Новый удар грома заглушил его слова… Страшный ливень обрушился на город, он срывал листья и ломал ветки деревьев, сбивал старую черепицу с крыш, заливал подвалы. По улицам города текли настоящие реки из грязи.
Наступил день. Серые тяжелые тучи ползли над городом, дождь продолжал лить, а ветер завывал, как стая волков. В своей башне, прилепившейся к облакам. Жиль и Понго чувствовали себя затерянными в небе, сквозь грохот дождя никакие земные звуки не пробивались к ним. Для Понго гром был голосом Великого Духа, он стал молиться ему, бросая в узкое тюремное окошко какой-то таинственный порошок. Он хранил его в маленькой сумочке из кожи карибу, с которой, сколько знал его Жиль, никогда не расставался.
Сам Турнемин сидел на кровати и мучительно пытался понять, радоваться ему или нет разбушевавшейся непогоде. С одной стороны, в такой дождь стражники вряд ли выйдут на улицу, с другой стороны, ветер и дождь могут сильно раскачать веревку…
