Возвращаться было слишком поздно, они уже вышли из пролива и направлялись в открытое море, Рейм Хед остался далеко за кормой.
– Коли ветер усилится, нам предстоит нелегкая работенка, а, капитан? – спросил Томас.
– О нет! Думаю, обойдется парочкой шквалов, – рассмеялся капитан. – Ничего страшного. По-моему, никакой опасности. На худой конец попробуем войти в Сент-Брайдс.[7]
Но Томасу вовсе не хотелось проводить ночь в Сент-Брайдсе, к тому же он не слишком верил в способность капитана отыскать вход в маленькую гавань, скрытую в тени большого острова, расположенного в полумиле от нее.
Вскоре совсем стемнело и полил дождь. Джанет уговорили спуститься вниз и погреться около маленькой печки.
Томас остался с ней, но время от времени поднимался на палубу проведать, как идут дела.
Судно сильно качало, однако никого из них не тошнило. Сидя в полном молчании, они прислушивались к скрипу мачты, вою ветра и шуму дождя.
По лицу Томаса Джанет видела, что он очень обеспокоен, и корила себя, но сердце ее ликовало оттого, что она на корабле, в открытом море, и что каждый порыв ветра несет в себе опасность.
Как бы ей хотелось быть сейчас на палубе вместе с мужчинами, до крови на руках натягивать канаты или изо всех сил налегать на штурвал.
«Почему я не родилась мужчиной? – думала она. – Тогда я была бы там, наверху». Ее пол казался ей цепями, которые сковывали ее так же, как болтающиеся вокруг колен длинные юбки мешали ей двигаться.
Она страстно желала, чтобы этой ночью с ней был тот, другой, кто был частью ее существа, с такими же, как у нее, темными волосами и темными глазами. Тот, кто еще не пришел, но вглядывался в нее из будущего, неотступно сопровождал ее в снах. Они бы не сидели в каюте, как двое заключенных, а смеясь, стояли бы рядом на палубе, и ветер развевал бы их буйные, пропитанные морской водой волосы. Его рука лежала бы на штурвале, глаза то и дело обращались бы наверх, чтобы проверить состояние парусов, а затем опускались вниз, чтобы бросить на нее быстрый горячий взгляд.
У него длинные ноги и квадратные плечи, как у Томаса, но он более плотно сбит и гораздо сильнее. Одно движение свободной руки в ее сторону – и вот он уже обнимает ее и смеется, как умеет смеяться только он.
Она знала его низкий, какой-то беспечный голос, знала запах, тепло его плоти.
Джанет закрыла глаза и стала молиться.
– О любовь моя, приходи скорее, я изнываю и томлюсь от ожидания.
Открыв глаза, она увидела, что перед ней стоит Томас, ее муж, стоит как тень и отражение того, кого она любит.
Томас подошел ближе и опустился рядом с ней на колени.
– Джени, я еще никогда не видел тебя такой прекрасной, – прошептал он. – Ты так любишь море и корабли?
Она положила руки на плечи мужа и привлекала его к себе.
– Иногда это бывает сильнее меня, – сказала она ему. – Как в те давние дни, когда женщина душой чувствовала обращенный к ней призыв Господа все бросить: дом, обычную жизнь, может быть, даже возлюбленного, чтобы вдали от суетного мира, в монастырских стенах, вверить себя Его попечению; нечто подобное порой находит и на меня: покинуть Плин, тебя, детей и уплыть в самом сердце корабля туда, где только ветер да море были бы моими спутниками.
Он крепко прижал ее к себе, осторожно лаская робкими, нервными руками.
– Разве ты не счастлива, Джени, разве жалеешь, что мы поженились и вместе провели эти несколько благословенных лет?
– Нет, дорогой, не жалею и никогда не буду жалеть.
– Может быть, эти последние месяцы я бывал с тобой не так часто, как следовало бы. Может быть, слишком много занимался работой, слишком много о ней думал. Но, Джени, дорогая моя жена, свет очей моих, отрада моего сердца – я люблю тебя за все твои милые странности, хоть и не могу их понять. Ты не бросишь меня навсегда ради своих снов, обещай мне, что не бросишь и не уйдешь туда, где я не смогу к тебе прикоснуться.
– Тебе будет одиноко без меня?
– Ах, Джени, неужели ты не понимаешь, с какой неутолимой жадностью тянет меня по ночам прикоснуться к тебе, к твоему нежному благословенному телу, которое принадлежит мне, ощутить на моем сердце твою руку, ведь мы живем в одном доме, ты заботишься обо мне и о детях – ты живое, дышащее существо, которое и есть для меня дом.
– Нет, телом я тебя никогда не покину, Томас. Я знаю, что Джанет Кумбе принадлежит своему мужу, своим детям, самому Плину. Там мои корни, я приросла ими к родным местам, как деревья в тени Труанского леса, и ничто не может оторвать меня от тебя.
Довольный ее ответом, Томас склонил к ней голову, и Джанет увидела, как он, упокоенный смертью, совсем как сейчас, лежит рядом с ней словно уснувший ребенок – меж тем как ее неугомонный дух, вырвавшись из глубины, летает с чайками, и песнь моря рвется из его уст.
В каюту заглянул спустившийся с палубы капитан.
– Располагайтесь и чувствуйте себя как дома. С таким ветром до Плина мы доберемся не раньше часа или двух дня, но опасности нет, и вы можете спокойно спать, пока я вас не разбужу.
Джанет поднялась с колен.
– Томас, взглянем разок на море; я хочу опять почувствовать воздух на своем лице.
Они вместе поднялись на палубу, и оглядели окружающую их картину. Ветер переменился и теперь дул на запад, дождь перестал. Ночь была темна, и только звезды светили на небе. Корабль, целый и невредимый, продолжал пенить морские воды. Ни малейшего признака земли – ничего, кроме моря, неба да воя ветра в парусах. Джанет стояла на носу корабля, пелерина развевалась у нее за плечами, темные волосы походили на буйную гриву дикого зверя.
Она очень напоминала собой резную фигуру на носу корабля.
Томас смотрел на нее затаив дыхание. Судно качнуло, и она шелохнулась вместе с ним, словно была его частью. Стоя рядом с ней, Томас испытывал невольный трепет перед ее красотой.
– Джени, – прошептал он, – Джени.
Из-за его спины, из-за кормы корабля, из-за самого моря она услышала чей-то зов, громкий, торжествующий зов из тьмы, подобный голосу ветра.
– Я иду к тебе, сейчас, сейчас!
Она вытянула вперед руку и коснулась стоявшего рядом Томаса.
– Джени, – говорил он, – Джени.
Она отвернулась от моря и поднесла его руку к своим губам.
Люби меня сегодня.
Они ушли с палубы, а корабль продолжал плыть сквозь тьму, один на один с ветром и морем.
В конце весны над побережьем Корнуолла пронеслось несколько сильных штормов, и многие прекрасные суда затонули. Томас Кумбе, в равной мере и корабельный плотник, и корабел, был занят как никогда в жизни. Он нанял еще нескольких работников, и не было дня, чтобы на берегу возле верфи не лежало какое-нибудь судно.
